Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
12
Бруно не понял, что она имела в виду, поэтому притворился, будто она вовсе ничего не
говорила.
– Зря мы сюда приехали, – повторил он. – По-моему, лучшее, что можно сделать, – плю-
нуть на все это и вернуться домой. Умному и неудача впрок, – добавил он фразу, которую
недавно заучил и теперь намеревался употреблять как можно чаще.
Мама осторожно выставляла бокалы на полку.
– А я вот как скажу, – улыбнулась она, – делай хорошую мину при плохой игре.
– Ну, не знаю… – протянул Бруно. – По-моему, тебе нужно сказать папе, что ты переду-
мала, и… Ну, если нам придется остаться здесь до вечера, поужинать и переночевать, тогда
ладно, но завтра нужно встать пораньше, если мы хотим вернуться в Берлин к полднику.
Мама вздохнула.
– Бруно, почему бы тебе не пойти наверх и не помочь Марии распаковывать вещи?
– Но
зачем их распаковывать, если мы только…
– Бруно, будь любезен! – повысила голос мать. Выходит, ей перебивать Бруно можно,
а ему ее – ни при каких обстоятельствах. – Мы здесь, мы приехали и в обозримом будущем
никуда отсюда не уедем, и не надо падать духом. Ты понял?
Что такое «обозримое будущее», Бруно не понял и сказал матери об этом.
– Это значит, что теперь мы здесь живем. Точка.
У Бруно вдруг заболел живот. Что-то нарастало у него внутри, и это что-то, когда проде-
лает путь из самых глубин его существа во внешний мир, вынудит его либо раскричаться («с
ним поступили подло, нечестно, и это большая ошибка, за которую кто-то скоро заплатит!»),
либо разразиться слезами. Он не понимал, каким образом все так сложилось. Только что он
был совершенно доволен жизнью, играл дома или с тремя лучшими друзьями, скатывался вниз
по перилам, вставал на цыпочки, чтобы посмотреть на весь Берлин, а теперь его засунули в
холодный мерзкий дом с тремя горничными-шептуньями и старым слугой, разом несчастным
и сердитым, в дом,
где все бродили с таким видом, будто навсегда забыли, что такое веселье.
– Бруно, повторяю, иди наверх и займись чемоданами. Сейчас же.
Тон у мамы был неласковым, и Бруно знал: спорить бесполезно. Он повернулся и зашагал
прочь. В уголках глаз закипали слезы, но он не позволит им выплеснуться наружу.
Наверху он сделал полный круг по этажу в надежде отыскать
маленькую дверцу или
каморку – что-нибудь, годившееся для деятельности исследователя, но не нашел ничего. На
этаже было всего четыре двери, по две с каждой стороны, друг против друга. Дверь в его ком-
нату, дверь в комнату Гретель, в комнату папы с мамой и в ванную.
– Это не дом, и никогда он им не станет, – пробормотал Бруно себе под нос, переступая
порог своей новой спальни.
Его одежда была разбросана на кровати, а коробки с игрушками и книгами до сих пор
стояли нетронутыми. Ясно, что Мария не умеет отличать главное от пустяков.
– Мама велела тебе помочь, – тихо произнес Бруно.
Горничная кивнула и указала на большую сумку, в которой лежали носки, майки и трусы:
– Когда разберешься с этим, можешь сложить все вон в те ящики.
Бруно проследил за ее взглядом. У противоположной
стены стоял уродливый комод
рядом с зеркалом, покрытым пылью.
Со вздохом Бруно открыл сумку, она была доверху набита его бельем. Как бы ему хоте-
лось забраться в нее, свернуться калачиком и уснуть, а проснувшись, вылезти из сумки уже в
Берлине, в своем родном доме.
– Что ты обо всем этом думаешь, Мария? – спросил он после долгой паузы. Мария всегда
ему нравилась, он считал ее членом семьи, хотя папа говорил, что это всего лишь горничная
и к тому же она им дорого обходится.
– О чем – обо всем?
Д. Бойн. «Мальчик в полосатой пижаме»
13
– Ну об этом. – Бруно слегка удивился ее непонятливости. – О том, что мы приехали в
такое место. Тебе не кажется, что мы совершили большую ошибку?
– Не мне судить, – уклонилась от ответа Мария. – Мама ведь рассказывала тебе о папиной
работе и…
– Ох, да надоело мне слушать про папину работу, – не выдержал Бруно. – Все только про
нее и говорят: папина работа то, папина работа се. А я думаю, что если из-за папиной работы
мы должны бросить наш старый дом с перилами и трех моих верных друзей на всю жизнь, то
лучше бы папе задуматься, а зачем ему такая работа. Разве я не прав?
В этот момент в коридоре что-то заскрипело. Высунувшись в коридор и увидев, что дверь
в папину с мамой комнату чуть-чуть приоткрылась, Бруно замер, не смея пошевелиться. Мама
была по-прежнему внизу, лихорадочно соображал он, значит, в комнате находится отец. А
вдруг он слышал все, что Бруно только что наговорил? Мальчик смотрел на дверь едва дыша:
вот сейчас из нее выйдет отец и отведет его вниз для серьезной беседы.
Дверь открылась пошире, и Бруно сделал шаг назад, когда из проема появился человек.
Нет, это не его папа. Незнакомец был намного моложе отца и в придачу ниже ростом, но на нем
была такая же форма, только без многочисленных наградных планок. Лицо у молодого воен-
ного было очень строгим, фуражка сидела на его голове как влитая, виднелись лишь виски,
и по ним Бруно определил, что волосы у незнакомца какого-то неестественно желтого цвета.
В руках он нес коробку и направлялся к лестнице, но, заметив Бруно, наблюдавшего за ним,
на секунду остановился и оглядел мальчика с ног до головы с таким выражением лица, будто
впервые в жизни видел ребенка и не совсем понимал, что с ним делать: съесть или равнодушно
пройти мимо, а может, спустить пинком с лестницы. Так ничего и не предприняв, желтоволо-
сый коротко кивнул Бруно и отправился дальше.
– Кто это? – спросил Бруно. Молодой военный выглядел таким строгим и деловитым –
наверняка он здесь важная шишка.
– Один из папиных подчиненных, наверное, – ответила Мария. При появлении незна-
комца она выпрямилась во весь рост и сложила руки, как для молитвы, но смотрела в пол, а не
на человека в форме, словно боялась, что обратится в камень, если глянет ему прямо в глаза.
Спину она расслабила, лишь когда военный удалился. – Думаю, скоро мы узнаем, кто он такой.
– Он
мне не нравится, – сморщил нос Бруно. – Очень уж строгий.
– Твой папа тоже очень строгий, – заметила Мария.
– Да, но это папа, – возразил Бруно. – Папам полагается строгость. И неважно, кто они,
зеленщики, учителя, повара или коменданты. – Он перечислил все те профессии, над названи-
ями которых размышлял тысячу раз и которые считал подходящими приличным, уважаемым
отцам. – А этот человек совсем не похож на отца. Хотя он и строгий, это точно.
– Ну, у них такая работа, без строгости им не обойтись, – отозвалась Мария. – По крайней
мере, они так думают. Но на твоем месте я бы держалась от военных подальше.
– А на что они еще годятся? – уныло произнес Бруно. – Очень сомневаюсь, что здесь
отыщется кто-нибудь, кроме Гретель, с кем можно поиграть. Но Гретель не в счет, моя сестра –
безнадежный случай. – Он почувствовал, что опять вот-вот разревется, но сдержался, не желая
выглядеть плаксой в глазах Марии.
Бруно осмотрелся исподлобья, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь интересное. Ничего.
Пусто. Да и откуда здесь взяться интересному?! Внезапно кое-что привлекло его внимание.
В углу комнаты, напротив двери, находилось окно. Начиналось оно от потолка, как и окно на
верхнем этаже в их берлинском доме, но заканчивалось много ниже. Даже не придется вставать
на цыпочки, чтобы выглянуть на улицу.
Он медленно двинулся к окну. А вдруг удастся увидеть Берлин, и свой дом, и соседние
улицы, и столики, за которыми сидят люди, пьют пенистые напитки и рассказывают друг другу
смешные истории? Бруно ступал не торопясь, боясь разочарования. Но в комнате маленького