Назови меня своим именем

заставляет нас страдать.
Четыре года спустя, будучи проездом в его университетском городке, я
принял  необычное  решение  –  показаться  ему  на  глаза.  Я  отсидел
послеобеденную лекцию в его аудитории, а после занятия, пока он убирал
свои книги и складывал разрозненные листы в папку, подошел к нему. Я не
собирался  заставлять  его  гадать,  кто  я,  но  и  облегчать  ему  задачу  тоже  не
хотел. 
Один  из  студентов  подошел  с  вопросом,  так  что  я  дожидался  своей
очереди.  Наконец,  студент  ушел.  «Ты,  скорее  всего,  не  помнишь  меня»,  –
начал  я,  в  то  время  как  он,  слегка  сощурив  глаза,  пытался  опознать  меня.
Он  вдруг  как-то  отстранился,  как  будто  испугался,  что  мы  встречались  в
каком-то  месте,  которое  ему  не  хотелось  вспоминать.  Он  изобразил
нерешительный,  ироничный,  вопросительный  взгляд,  неловкую,  зажатую
улыбку,  словно  готовясь  произнести  что-нибудь  вроде, 
Боюсь,  вы  меня  с
кем-то  путаете
.  Пауза.  «Господи!  Элио!»  Моя  борода  сбила  его  с  толку,
сказал  он.  Он  обнял  меня,  затем  несколько  раз  похлопал  по  заросшему
лицу, как будто я был даже младше, чем в то далекое лето. Он обнял меня
так,  как  не  осмелился  в  тот  вечер,  когда  вошел  в  мою  комнату,  чтобы
сообщить, что женится.
– Сколько же лет прошло?
–  Пятнадцать.  Я  сосчитал  вчера  вечером,  когда  собирался  сюда.  –
Потом добавил: – Вообще-то, неправда. Я всегда знал это.
– Точно, пятнадцать. Только взгляни на себя!
–  Слушай,  –  добавил  он,  –  давай  выпьем,  приходи  на  ужин,  сегодня,
сейчас,  познакомишься  с  моей  женой,  с  мальчиками.  Пожалуйста,
пожалуйста, пожалуйста.
– Я бы с удовольствием…
– Я только закину кое-что в кабинет, и сразу пойдем. Тут до парковки
можно чудесно прогуляться.
– Ты не понимаешь. Я бы с радостью. Но не могу.
«Не  могу»  означало  не  то,  что  я  занят,  но  то,  что  я  не  мог  заставить
себя.
Продолжив  складывать  бумаги  в  кожаный  портфель,  он  внимательно
посмотрел на меня.
– Ты так и не простил меня, да?
–  Простил?  Мне  не  за  что  тебя  прощать.  Если  уж  на  то  пошло,  я
благодарен за все. Я помню только хорошее.
Люди  в  фильмах  обычно  говорили  так.  Казалось,  они  сами  верили  в

это.
– Тогда в чем дело? – спросил он.
Мы  вышли  из  учебного  корпуса  на  территорию  кампуса,  где  нас
встретил  обычный  для  восточного  побережья  долгий,  томный  осенний
закат, отбрасывавший на окружающие холмы оранжевые отсветы.
Как я собирался объяснить ему или самому себе, почему не мог пойти
к нему домой и познакомиться с его семьей, хотя каждой клеточкой желал
этого?  Жена  Оливера.  Сыновья  Оливера.  Домашние  животные  Оливера.
Кабинет,  стол,  книги,  мир,  жизнь  Оливера.  Что  меня  ждало?  Объятие,
рукопожатие, формальное «давний приятель», а затем неизбежное 
После!
?
Сама  возможность  встречи  с  его  семьей  вдруг  встревожила  меня  –
слишком  реальная,  слишком  неожиданная,  слишком  неотвратимая,  не
отрепетированная  заранее.  Долгие  годы  я  хранил  его,  моего  старинного
любовника,  в  застывшем  навеки  прошлом,  отложив  его  в  дальний  ящик,
наполнив  воспоминаниями  и  нафталином,  как  охотничий  трофей,
разговаривая  с  его  призраком  вечерами.  Время  от  времени  я  смахивал  с
него пыль и снова ставил на каминную полку. Он больше не принадлежал
миру живых. Теперь же я мог не только обнаружить, как сильно разошлись
наши  пути,  но  испытать  потрясение  от  масштаба  потери  –  потери,  о
которой  я  спокойно  мог  думать  в  абстрактном  ключе,  но  прямое
столкновение  с  которой  причинило  бы  мне  боль,  так  же  как  ностальгия
дает  о  себе  знать  еще  долго  после  того,  как  перестаешь  думать  о
потерянных и неинтересных тебе вещах.
Или  я  ревновал  его  к  семье,  к  жизни,  которую  он  создал  для  себя,  к
вещам,  которые  я  не  мог  с  ним  разделить,  о  которых  понятия  не  имел?
Вещам,  которые  он  любил  и  терял,  и  потеря  которых  сломила  его,  но
присутствие  которых  в  его  жизни  я  не  мог  засвидетельствовать  и  никогда
не узнаю о них. Меня не было рядом, когда он обрел их, не было, когда он с
ними  расстался.  Или  все  намного  проще?  Я  приехал  проверить,  чувствую
ли что-нибудь, живо ли еще что-нибудь. Проблема заключалась в том, что я
не хотел, чтобы что-то еще оставалось.
Все  эти  годы,  думая  о  нем,  я  думал  или  о  Б.,  или  о  наших  последних
днях  в  Риме,  и  все  воспоминания  сводились  к  двум  моментам:  балкону  с
его  мучениями  и  Виа  Санта-Мария-дель-Анима,  где  он  прижал  меня  к
старой  стене  и  целовал,  позволив  обвить  ногой  его  ногу.  Каждый  раз,
приезжая  в  Рим,  я  возвращаюсь  на  то  место.  Оно  все  еще  живо  для  меня,
все еще дышит настоящим, все еще пульсирует под древней мостовой, как
сердце  из  рассказа  По,  напоминая  мне,  что  здесь  я  наконец  нашел  жизнь
единственно  правильную  для  себя,  но  которую  не  сумел  удержать.  Я

никогда  не  думал  о  нем  в  декорациях  Новой  Англии.  Некоторое  время  я
жил  в  Новой  Англии,  не  далее  чем  в  пятидесяти  милях  от  него,  но  по-
прежнему  представлял  его  где-нибудь  в  Италии,  далеким  от  реальности.
Места, где он жил, также казались ненастоящими, и едва я начинал думать
о них, они тоже теряли очертания, такие же далекие от реальности. Теперь,
как  выяснилось,  не  только  городки  Новой  Англии  были  вполне
настоящими,  но  и  он  сам.  Я  давно  мог  навязать  себя  ему,  женатому  или
неженатому – вот только это я на самом деле был далек от реальности.
Или я приехал с гораздо более низменной целью? Обнаружить, что он
живет  один,  ждет  меня,  жаждет  вернуться  в  Б.?  Что  обе  наши  жизни
подключены к одному вымышленному аппарату искусственного дыхания, в
ожидании того времени, когда мы наконец встретимся и вернемся вспять к
Пьявскому памятнику?
Наконец,  у  меня  вырвалось:  «По  правде  говоря,  я  не  уверен,  что
ничего  не  испытываю.  А  знакомясь  с  твоей  семьей,  я  предпочел  бы  не
чувствовать ничего». Повисла драматическая пауза. «Возможно, ничего не
прошло».
Говорил  ли  я  правду?  Или  под  влиянием  натянутого,  щекотливого
момента  произносил  вещи,  в  которых  никогда  напрямую  не  признавался
себе и не мог бы поклясться в их абсолютной правдивости?
– Не думаю, что все прошло, – повторил я.
–  Итак,  –  сказал  он.  Его 

жүктеу/скачать 1,05 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: