Возвращение в «Ласточку» у него в багажнике действительно лежала лопата. А почему бы и нет, ведь держать её там

Саша закивал, и Юрка убрал руку от его слюнявого рта.
— Я просто… просто хотел смородины, — залепетал малец. — Я видел возле медпункта два куста, и
вот…
— Эх, Саня, Саня! — Юрка еле сдержался, чтобы не расхохотаться. — А почему ночью-то?
Уже совершенно спокойный Саша повернулся к нему и твёрдо заявил:
— А потому! Мне что, всем показывать, где я смородину видел? Ага, обойдутся!
— Между прочим, Саня, дедушка Ленин завещал делиться!
Саша надул губы и ничего не ответил, только зыркнул угрюмо.
— Как ты вышел из корпуса? — спросил Юрка. — Разве двери не запирают?
— Так там Володя не может уложить нас спать, вот я и сбежал, пока он Кольку уговаривал.
— Ах ты!.. — Юрка представил, какая паника с минуты на минуту охватит Володю, когда он увидит
пустую кровать. — Ну-ка, пойдём обратно.
Он схватил запищавшего Саню за ухо и, невзирая на сопротивление, потащил ребёнка к домику.
В тот момент, когда Юрка тихонько открыл дверь спальни, Володя стоял в свете тусклого ночника
над пустой кроватью и смотрел перед собой круглыми от ужаса глазами. Вокруг бойко шушукалась
детвора, спать она явно не собиралась.
— Эту пропажу ищешь? — негромко спросил Юрка, затаскивая Саню в комнату.
Володя растерянно оглянулся, и, как только увидел беглеца, его лицо вмиг посветлело.
— А я уже думал, что мне конец. — Он облегчённо выдохнул и шикнул на Сашу: — Ну-ка, быстро в
кровать! Ты чего это, сбежать вздумал?
Саша молча залез под одеяло и повернулся на бок, ничего не ответив.
— Он смородины хотел, — выдал его Юрка. Собирался добавить: «Той, которая у медпункта растёт»
— но решил не открывать тайну всем мальчишкам пятого отряда. — Слушай, ты чего тут так
поздно? Уже отбой давно был.
— Не могу этих оболтусов спать уложить! Девчонки мигом уснули и наверняка уже десятый сон
видят, а этим будто кофеина в ужин подсыпали.
Юрка покрутил головой, всматриваясь в ровные ряды кроватей. Малышня больше не шепталась.
Все напряжённо и внимательно слушали не взрослых, а взъерошенного картавого Олежку, который
вещал загробным голосом:
— В чёлном-чёлном голоде, в чёлном-чёлном доме жила чёлная-чёлная…
— Кошка! — выкрикнул Юрка. Малышня вздрогнула и засмеялась. — Пф! Это же совсем
неинтересно и не страшно.
— Ещё пло глобик на колёсиках знаю. Стлашилка всем стлашилкам стлашилка!
— Ну это же тоже не страшно. Вам что, Володя хороших страшилок не может рассказать?
— Неа. Наоболот, он лугается, что мы стлашилки слушаем, а не спим. Только если по секлету, мы
все лавно их лассказываем…
— И вы думаете, что я не в курсе? — усмехнулся вожатый. Хотел сказать что-то ещё, но обернулся,
заметив, что балагур Пчёлкин как-то слишком подозрительно копошится под одеялом.
Юрка тем временем слушал Олежку вполуха, а сам думал, что Володю надо вызволять и во что бы
то ни стало нужно явиться на сегодняшнюю дискотеку с ним. Во-первых, Ксюшин долг, а долг
платежом красен, во-вторых, сам Юрка сегодня был «красен»: надел лучшие — они же
единственные, — джинсы и любимую коричневую футболку-поло — ГДР-овскую — дядя весной
привёз. Может, и зря он так нарядился? Как Ксюша его обозвала — «пугалом парнокопытным»? Вот
надо было так и прийти, пусть эта змеюка пугало и целует!
Олежка зашушукал про ногти в пироге, Володя стянул с Пчёлкина одеяло, победно прокричав:
— Ага! Рогатка! Так вот кто плафон кокнул!

Юрка вернулся мыслями к насущному: «Что сделать, чтобы вытащить Володю? Уложить малышню.
Как уложить малышню?»
Минуты не прошло, а решение уже появилось.
— А знаете, почему Володя не рассказывает страшилок? Чтобы вы лучше спали. И правильно, ведь
Володя-то точно знает, что происходит с теми, кто не спит после отбоя…
— Что? — вылупил глаза Саня.
— Что-то плохое? — замер вполоборота какой-то кудрявый мальчишка.
— Что-то стлашное? — испугался Олежка.
— Я больше не буду, — канючил Пчёлкин, — пожалуйста, не забирай рогатку.
— Мамочки! — послышался тонкий девчачий голосок из-за двери.
Володя тут же бросился к выходу ловить нарушительницу и вести её в спальню девочек. По стону
Пчёлкина Юрка догадался, что строгий вожатый прихватил рогатку с собой.
Юрка уселся на свободную кровать и состроил серьёзную мину:
— Сейчас я вам раскрою большой секрет. Только никому ни слова, об этом категорически
запрещается рассказывать октябрятам — вы якобы маленькие ещё. Так что мне ух как уши надерут,
если узнают… — его перебил нестройный хор, пылко дающий клятву не выдавать рассказчика.
Юрка прокашлялся, придал голосу устрашающий тон и начал: — Ночью по лагерю ходит настоящее
привидение! Давным-давно, ещё до Великой Октябрьской революции, неподалёку стояло барское
поместье, а в нём жили молодые граф с графиней. Как говорится, жили — не тужили, хоть и
женились по расчёту…
— Юла, а по ласчёту — это как?
— Олежа, не перебивай. А по расчёту — это когда родители договорились поженить детей, а дети
мало того что совсем маленькие, так даже не знакомы. Это делали, чтобы денег было больше, —
объяснил Юрка как умел.
В комнату вернулся Володя. Довольный, аж горели глаза, он сел рядом с Юрой, а тот продолжил:
— Так вот, граф с графиней любили друг друга по-настоящему. Был у них большой двор, человек сто
крестьян, а ещё много друзей: графов и графинь, князей и княжон, и даже великий князь — царёв
родственничек, — был графу кем-то вроде товарища. Но вот началась русско-японская война, и
великий князь призвал графа пойти вместе с ним во флот. И граф не смог отказаться. Он подарил
своей графине на память красивую алмазную брошь и ушёл воевать. Но так и не вернулся…
Малыши притихли, они все как один лежали под одеялами и таращили горящие любопытством
глаза. Володя протирал краем рубашки очки и, щурясь, строго поглядывал на ребят. Юрка,
удовлетворённый эффектом — дети заинтересовались, — продолжил свистящим шёпотом:
— Говорят, крейсер, на котором он служил, потопили японцы. Графине сказали, что её муж погиб,
но она так его любила, что не смогла поверить и смириться. Графиня была бездетна и ждала его
много-много лет совсем одна. Она больше не носила красивых платьев и украшений, ходила вся в
чёрном, но алмазную брошь — последний подарок мужа — постоянно держала рядом, то
прикалывала к груди, то к волосам. Время шло, графиня тосковала и вскоре заболела. Она не хотела
видеть никого, даже врача, и спустя год умерла. Говорят, что хоронили её всё в том же чёрном
вдовьем платье, а вот брошь в могилу не положили. Брошь пропала! И с тех пор стала в усадьбе
твориться какая-то чертовщина. То мебель двигалась сама собой, то двери открывались. А потом,
когда к власти пришли большевики и захотели устроить там санаторий, в усадьбе начали умирать
люди!
В полумраке кто-то сдавленно ойкнул, а на соседней кровати завозились — это Саша с головой
залез под одеяло. Володя ткнул Юрку локтем в бок и еле слышно прошептал прямо в ухо:
— Юра, полегче, они же совсем не уснут!
Но Юрка уже вошёл в раж:
— Ночью там было спокойно — ну разве что дверцы шкафов сами собой открывались, но ничего не
грохотало и не шумело. А утром р-раз — кого-то мёртвым найдут! И так, что ни утро — в постели
мертвец. Страшный: глаза навыкате, рот застыл в крике, язык высунут и шея… синяя! Искали
виновного, искали, так и не нашли. Бросили этот санаторий. Деревенские, что жили неподалёку, в
Горетовке, разграбили усадьбу: ни кирпичика там не оставили — всё растащили себе дома строить.

Сейчас в том месте уже ничего не напоминает о графском доме, который когда-то там стоял, кроме
одного: в зарослях черёмухи до сих пор можно найти барельеф, на котором высечен профиль
графини, у неё на платье прицеплена алмазная брошка. Об этой легенде все давно забыли, но вот
построили наш лагерь и вспомнили! — Юрка совсем понизил голос: — Сейчас я вам открою
большой секрет, только вообще никому ни слова, ладно?
— Ладно, ладно, ладно, — зашептали со всех сторон.
— Точно? Честное октябрятское даёте?
— Да-да! Ну говоли уже, говоли, Юла!
— Мертвеца нашли и здесь! Вот прямо здесь, в соседнем отряде! Покойник тут был только один,
потому что после его смерти пионеры нашли его дневник, прочитали и всё узнали. Он писал обо
всех странностях, которые происходят здесь ночью. Мертвец этот — вожатый, совсем молодой,
первый год в лагере…
— Кхм… — Володя кашлянул, скептически приподнял бровь.
Юрка хитро глянул на него и кивнул, мол, да-да, про тебя, и продолжил:
— Он страшно боялся за свой отряд, а дети, как назло, очень плохо спали по ночам. С ними не спал
и вожатый, всё ходил, следил, переживал. И вот однажды ночью, когда все уснули, вожатый уже не
смог — режим сна сбился. Он сидел, записывал в тетрадку, которая была у него чем-то вроде
дневника, всё произошедшее за день: куда и как ходили с ребятами, как те себя вели и так далее. И
вот слышит он в тишине шорох, будто ткань волочится по полу. Вожатый насторожился, — уж
больно странный звук, — выключил свет, лёг в темноте, замер. Сначала ему ничего не было видно,
но только глаза привыкли, только он смог узнать очертания шкафа и тумбы, как увидел, что дверца
распахнулась. Сама собой, беззвучно и резко, будто не открывалась совсем, а так и была открытой.
Раз моргнул вожатый, смотрит — шкаф закрыт, дверца, как должна быть, закрыта! Удивился, не
показалось ли ему, включил свет, всё записал. На следующую ночь повторилось то же самое. Он
снова услышал шорох ткани об пол, и снова наступила тишина, и снова сами собой стали
открываться дверцы. А в комнате пусто, ни теней, ни звуков! Но только он моргнёт, раз — одна
дверца открыта, моргнёт второй — та закрыта, открыта другая! И всё происходит в мёртвой тишине!
Такая же тишина, как и в Юркиной истории, повисла в комнате. Дети слушали и даже дышать
старались реже и тише. Где-то в стороне постукивали зубы. Юрка хмыкнул про себя: «Лишь бы не
зажурчало».
— Так вот… Вожатый пошёл в Горетовку, узнал у старожилов легенду про графиню и пропавшую
брошь. И догадался, что звук — это шелест её чёрного платья. Он хотел понять, отчего закрываются
и открываются дверцы шкафов, но так и не узнал: на следующее утро его нашли мёртвым.
Задушенным, с глазами навыкат…
— И с синей шеей? — сдавленно прохрипел Саня.
— С синей, — кивнул Юрка. — Милиция расспрашивала всех жителей деревни. Когда очередь
дошла до того самого старика, он рассказал им всё то же самое, что и вожатому. Милиционеры
подумали, что он от старости уже чокнутый, и не поверили болтовне про графиню. Что она бродила
сначала по своему дому, а когда дом разрушился — по лагерю. Что и сейчас бродит, ищет брошь,
которую ей подарил граф. А когда не находит, злится и душит первого, кого заметит неспящим.
Потому что думает, тот, кто не спит — вор, который украл её брошь. Ведь он — единственный, кого
совесть мучает так сильно, что не даёт уснуть.
Юрка перевёл дыхание, и в его рассказ вклинился Володя:
— Поэтому, ребята, после отбоя нужно спать.
— Да-да, — закивал Юрка, — лежать и молчать, чтобы и вы были целы, и ваши вожатые тоже. Иначе
услышите шорохи графского платья и увидите, как графиня открывает дверцы и ищет брошь. Тут
она вас и поймает! А ваши вожатые, между прочим, тоже ночами не спят — за вас переживают,
прямо как тот вожатый-мертвец.
История произвела на детей сильнейшее впечатление: мальчики зажмурились, не издавая ни звука
и не шевелясь, лежали под натянутыми до подбородка одеялами.
Володя с Юркой переглянулись. Не стоило сейчас уходить от детей — это было ясно обоим, и они
расселись по углам. Сидели молча: Володя — возле окна, а Юрка — возле двери, скучали.
От нечего делать Юрка разглядывал в полутьме Володин профиль: длинный ровный нос, высокий
лоб, пёрышки чёлки, острый подбородок. «А Володя красивый, — подумалось Юрке, — если

приглядеться, если подумать, ну, наверное…»
Он не закончил мысли, решив, что повторяется. Но он не повторялся. Когда увидел Володю впервые
на линейке, Юрка оценивал его красоту объективно. Если бы не очки, Володю можно было бы
назвать классически красивым — это, безусловно, так, Юрка это осознал и даже ощутил прилив
зависти — а как иначе, если девчонки млели, глядя на него? Но теперь, взглянув на него в
полумраке, Юрка понял новое: это лицо нравилось ему субъективно, и никакой злобы или зависти
он уже не мог испытать. Наоборот, Юрка неожиданно ощутил не вполне понятное ему чувство
благодарности. Только к кому, судьбе или Володиным родителям, не понял. А благодарен он был за
то, что этот кто-то дал ему возможность, любуясь, радоваться. Ведь смотреть на красивое всегда
радостно. Эх, если бы только не очки…
В тишине прозвучал сдавленный шёпот:
— Юла?
— А?
— У тебя там двель не отклывается?
— Нет.
— Володя, а у тебя?
— Нет. Всё нормально, спи.
Ещё с пять минут было тихо, потом тот же голос, а вернее шёпот, повторился:
— Юла, Вололя?
— Что?
— Идите спать. А то плидёт ещё, а вы тут сидите.
— Вы точно не будете болтать? — спросил Володя уж очень строгим тоном, как показалось Юрке.
В ответ из разных углов комнаты прозвучало убедительнейшее: «Точно», «Мы уже спим», «Да»,
«Честное октяблятское».
Володя поднялся и кивнул Юрке, позвав за собой. Когда уходили, Саня высунул руку из-под одеяла
и дёрнул Володю за шорты:
— Я только спросить. Володя, а можно Юра ещё придёт нам страшилок рассказать?
— Я не против, но об этом лучше спросить у него.
— Юр?
— Только при одном условии. Если сейчас же заснёте и ночью никто никуда не встанет, тогда
завтра приду и расскажу новую. А если кто-нибудь только пискнет, шиш вам, а не страшилка,
довольствуйтесь своими синими шторами.
Мальчики забормотали обещания и уверения, каждый на свой лад, а Саша радостно закивал и
укутался в одеяло по самые брови.
— Думаешь, уснут? — спросил Юрка, когда они вдвоём спустились с крыльца.
Но Володя не ответил. Он молча, целенаправленно топал к каруселям, которые стояли на той самой
одуванчиковой полянке прямо напротив окон спальни. Аккуратно, чтобы карусель не заскрипела,
он сел и принялся водить мыском кеда по земле, поднимая волны белых пушинок. Юра пристроился
рядом:
— Ты чего молчишь?
— Я же просил не перебарщивать, — укорил его Володя.
— И в чём же я переборщил?
— Ничего себе вопрос! — Он сердито ткнул себя пальцем в переносицу. — Во всём, Юра. Они сейчас
мало того что не уснут, так с перепугу ещё и в кровати надуют!
— Ой, да ладно тебе! Они что, маленькие, чтобы до туалета не дойти?

— Конечно, они маленькие! Как они пойдут, если ты им буквально запретил глаза открывать?
— Не преувеличивай. По-моему, они притворяются. Санька, самый впечатлительный из всех, и тот
лежит себе спокойно. А если и правда напугал, то что? Тишина и покой — одни плюсы.
— Посмотрим, чем твои «плюсы» обернутся утром.
— Чем-чем? Да ничем! Им понравилось, раз завтра ещё рассказать попросили.
Вдалеке на эстраде играла музыка, но ветер дул в другую сторону, звуки доносились
неразборчивые, и Юрка не смог узнать песню. Вместе с музыкой звучали и завлекающе весёлые
голоса.
Повинуясь старой — ещё со времён музыкальной школы, — привычке, Юрка разминал руки: тянул
пальцы и хрустел суставами. Его охватило нетерпение — скорее бы на дискотеку. Вот уже вытащил
Володю из отряда, пять минут — и они будут на танцплощадке, а там Ксюша. Но Володя, похоже,
никуда не собирался, и Юрка, не выдержав, поторопил:
— Ну что сидим? Пошли на дискотеку!
— Нет. — Тон был категорический. Володя кивнул на тёмные окна. — Я Лену танцевать отпустил,
пока не вернётся, никуда не пойду. Не могу оставить детей одних.
— Вот засада! Как жаль… — раздосадованно протянул Юрка.
— Почему жаль? Почему засада? — оживился Володя. — Ты что, на меня рассчитывал? Но мы же не
договаривались, да и вообще я не люблю дискотеки. Постой-ка… — он нахмурился и вдруг
встрепенулся, что-то вспомнив. — Меня сегодня уже приглашали. Ульяна. Да, точно, Ульяна, а
теперь ты. Говори, что вы задумали?
— Ничего. Просто девчонки слёзно просили привести тебя туда. Танцевать с тобой хотят, все дела.
— Что ещё за «все дела»? — хохотнул Володя. — Какие у меня могут быть с ними дела?
— Сам знаешь какие, — подмигнул Юрка и осыпал его роем вопросов: — Они что, тебе не нравятся?
Ни одна? Совсем? Или ты уже с кем-то гуляешь? С Машей?
— C чего это ты взял? Нет, даже не в этом дело! Я — вожатый, а они — пионерки. Такие тебе и «все
дела». А ты что тут сидишь? Тебя ведь ничего не держит, шёл бы, веселился.
«Действительно, — мысленно кивнул Юрка сам себе. — И без Володи музыка играет». Это
мероприятие являлось самым интересным, желанным и долгожданным для пионеров, и даже Юрка
обычно не был здесь исключением. Но сейчас его неожиданно обуяли сомнения. Что он будет там
делать? Смотреть, как девчонки танцуют друг с дружкой, сидеть в сторонке и при всей Юркиной
показной смелости жутко стесняться кого-нибудь пригласить? Да и кого? В прошлой смене была
Анечка, в этой смене нет ни её, ни кого-то хоть сколько-нибудь симпатичного. Он планировал
заполучить обещанный Ксюхой поцелуй, но без долга, то есть Володи, нет платежа. Что делать на
дискотеке, если не танцевать? Сидеть в сторонке с Ванькой и Михой, вести скучные беседы о
скучном? Или патрулировать вдоль, поперёк и по диагонали танцплощадку, — в одиночестве или с
весёлыми, но уже надоевшими товарищами? Незачем и не для кого оказалось Юрке идти на
дискотеку.
Можно было бы ещё поуговаривать Володю, но, сказать по правде, Юрке уже не хотелось на танцы
даже с ним — как-нибудь в следующий раз выполнит свою часть уговора. А сегодня ему и тут
хорошо, под ясным небом, где ни единого облачка не закрывало яркого света звёзд да тонкой
полоски луны.
— А тебе не будет тут уныло одному? — придумал он спросить, чтобы не сидеть в тишине.
— Хотел сценарий почитать, но света мало. — Володя похлопал себя по карману шорт и кивнул на
единственный источник освещения — тусклую лампочку над крыльцом. — Да, наверное, будет
невесело.
— Тогда я с тобой посижу.
— Ну, посиди, — равнодушно ответил Володя.
— Не рад, что ли? А говорил, что скучно…
— Рад. Рад, конечно, — подтвердил Володя, но, как показалось Юрке, скованно.
Ветер переменился и принёс с собой музыку. Пугачёва дуэтом с Кузьминым пела о том, что «в небе

весеннем падали две звезды». Звёзды — правда, в небе летнем, — действительно падали. Юрка
заметил несколько, но желание не загадал — во-первых, не суеверный, а во-вторых, знал, что это
никакие не звёзды, а метеоры. А настоящих звёзд сверкала целая россыпь, целый Млечный путь.
Разглядывая небо, Юрка думал о том, что этот вожатый Володя — парадоксальный человек. Сказал,
что рад, а радуется молча, без единой эмоции на лице. При этом молчать с ним не скучно и
говорить тоже. Вроде бы совсем как Ванька и Миха, серьёзный и умный очкарик, но вовсе не
ботаник.
Сидящий рядом «вовсе не ботаник» вздохнул и негромко промычал, прекрасно попадая в ноты:
«Две звезды, две светлых повести» — но, не закончив, спросил:
— Кстати, Юр, эта усадьба далеко?
— Какая уса?.. А… эта. Вообще-то, нет никакой усадьбы, — с трудом разглядев в полумраке
вытянувшееся лицо, Юрка удивился. — Ты что, поверил?
— Так ты все это придумал? И про великого князя, и про русско-японскую войну? Столько деталей…
Ловко! А ты, оказывается, ничего… В смысле не такой и оболтус.
— Кто? Оболтус? Я похож на оболтуса?
— Нет, говорю же, что нет.
— К чему тогда это «ака-а-азывается», — Юрка жеманно протянул «а», передразнивая Володю.
Получилось очень похоже. — Но барельеф с дамой на самом деле есть. Там, в диких яблонях, внизу
по реке.
— Далеко?
— Минут тридцать на лодке. Так что насчёт оболтуса?
— Ну перестань.
— Ты поэтому хорохорился?
— Ничего я не… Ладно! — сдался Володя. — От разгильдяев обычно много не ждут, разве не так?
— Я ещё и разгильдяй?! — Он деланно возмутился. Отчего-то на душе было легко и весело, и Юрке
захотелось подстегнуть Володю. Он твёрдо решил, что не отстанет, пока тот не извинится. Но
Володя извиняться и не собирался.
— Сам виноват, что у тебя такая репутация.
— Я тут ни при чём. Просто этих дурацких вожатых так и тянет застукивать в самый неподходящий
момент, а потом, меня не слушая, делать какие-то свои выводы. Ты про крышу, например, слышал?
Володя скупо протянул:
— Ну… Кто-то говорил, что ты в прошлом году…
Юра, перебив его, принялся пародировать писклявый голос Ольги Леонидовны:
— «Конев совсем распоясался — прыгает на хрупком шифере, ломает казённое имущество,
подвергает опасности своё здоровье и нашу с вами, товарищи, репутацию как воспитателей.
Негодяй этот Конев, вандал и шпана!» Тоже так думаешь, да ведь?
— Ещё чего! Я никогда не делаю поспешных выводов.
— Ну-ну, так тебе «не оболтус» и поверил. — Юрка усмехнулся. — А на самом деле всё было не так.
На самом деле я помогал, доставал летающую тарелку. Иду, смотрю, Анечка… — Юрка запнулся,
поймав себя на мысли, что произнёс это имя с излишней нежностью. — В общем, девочка из моего
отряда сидит, плачет. Ну я спросил, почему. Оказалось, её тарелка залетела на крышу, она уже два
дня просит завхоза достать, а тот хоть бы хны. Ей эту тарелку отец подарил, а до конца смены —
день! Получалось — хрен ей, а не тарелка.
— Не ругайся, — приказал Володя скорее по привычке, чем всерьёз.
Юра проигнорировал.
— Ну я и полез. Там высота плёвая — раз подтянуться и готово, делов-то достать. Тут меня и
застукали.

— А разве эта девочка не рассказала, как всё было?
— Рассказала, но кто её послушает? «Надо было Александра Александровича попросить». Просила
она этого Саныча…
— Ну а что в итоге?
— Достал я ей эту тарелку, вернул. Анечка вся сияет, благодарит, но Конев-то всё равно дебошир и
шпана.
— Ладно, тут ты оправдан. А через дыру в заборе ты зачем лазишь?
— За куревом, — Юрка даже подумать не успел, выпалил как на духу.
— Ты ещё и куришь?! — обалдел Володя.
— Я? Да нет. Я так, попробовать. Больше не буду! — слукавил он и от греха подальше переменил
тему. — А кто тебе сказал про дыру? Я думал, о лазе не знает никто!
— Все знают. И не просто знают, а уже заделали.
— Пф… ну и пусть заделали, будто я других ходов не знаю.
Володя оживился:
— Ещё есть? Какие, где?
— Не скажу.
— Пожалуйста, скажи! Юр, а если об этом мои бедокуры узнают? Сбегут ведь!
— Не узнают. И тем более не сбегут, это далеко, и из-за роста им не перебраться. — заверил Юрка,
но, услышав нервное Володино сопение, для его спокойствия добавил: — Зуб даю, не сбегут!
— Юра, если что случится… мне так всыплют, мало не покажется!
Юрка задумчиво поковырял комариный укус на локте.
— Ты никому не рассказывай, ладно? Про лаз. И про курево тоже.
— Не скажу, если лаз покажешь. Я должен сам убедиться, что через него нельзя пробраться. И что
там безопасно.
— Это брод, — сдался Юрка. — Хватит паниковать. Они же у тебя не ненормальные, чтобы реку
переходить, где им воды по шею. — Володя неопределённо хмыкнул, а Юрка вспомнил. — Скажи
лучше, что им рассказывать завтра? Детям твоим. Я же обещал.
— Придумай. Ты так ловко эту историю забабахал, придумаешь и другую.
— Легко сказать! С брошью у меня вдохновение было, а теперь всё, тю-тю. Что бы такое сообразить?
Может, про маньяка?
— Маньяка? Откуда у нас маньяки? — прыснул Володя.
— Это же просто история, вымысел, — пожал плечами Юрка.
— Нет, надо что-нибудь более реалистичное и обязательно с моралью. Давай лучше разовьём тему
поместья? Расскажем, например… про клад. Точно, давай клад?
— Хм… а это идея. — Юрка почесал подбородок. — Есть куда записать?
Володя порылся в карманах. Вытащил из левого рогатку, убрал обратно. Полез в правый, вынул
ручку и свёрнутую трубочкой тетрадку.
— Не слишком темно, чтобы писать? — спросил, протягивая их Юрке.
— Сойдёт! У меня почерк крупный.
— Тогда давай, маэстро, начинай.
— Так вот. Граф с графиней были очень богаты. Перед тем как уйти на войну, граф взял большую

жүктеу/скачать 1,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: