ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века., Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
раздел духовных од стихотворениями — «Утренним…» и «Вечерним размышлением…». К ним примыкает и «Ода, выбранная из Иова», парафрастическая по своей природе, но в отличие от переложений псалмов переносящая акцент с человеческой души на устройство Вселенной. В этих трех одах Ломоносов поэтически выражает самые общие свои представления о мироздании. Здесь его теодицея при- обретает иной характер — от наиболее простой своей формы, свя- занной с несокрушимой верой в будущее торжество добра, она дви- жется к теодицее «эстетико-космологической» (С. С. Аверинцев), утверждающей, «что все частные недостатки космоса, запланиро- ванные художническим расчетом Бога, усиливают совершенство целого. Это уже не столько теодицея, сколько космодицея» 140 . Имен- но «космодицея» как раз в начале XVIII столетия и нашла наиболее отчетливое выражение, притом свой самый совершенный вид она обрела под пером Г.-Ф. Лейбница («Опыты Теодицеи о благости Божией, свободе человека и первопричине зла», 1710), одного из наиболее повлиявших (хотя скорее и опосредованно) на Ломоносова и старших его современников. Нельзя сказать, чтобы Вселенная как макрокосм (а именно ей посвящены три интересующие нас сейчас духовные оды, в совокуп- ности и формирующие второй полюс ломоносовской духовной поэ- зии) вовсе была бы лишена противоречий и неясности. Отнюдь, многое в ней вызывает недоумение, вполне созвучное беспокойству псалмических парафразисов о всеобщности зла. Своего рода анало- гом этого зла людского сообщества становится (в масштабах всего мироздания) его непонятность, предельная затрудненность постиже- ния его законов — затрудненность столь значительная, что невольно вообще возникает сомнение в возможности понимания универсума, чему и посвящено знаменитое «Вечернее размышление о Божием 140 Аверинцев С. С. Теодицея. С. 429–430. величестве при случае великого северного сияния». Но в той же самой мере, в какой несправедливости человеческой жизни не озна- чают господства в ней зла, и во Вселенной непостижимые явления не суть свидетельства ее хаотичности; Вселенная гармонична и со- вершенна полной соразмерностью всех своих элементов — и пре- чудным устроением каждого из них. Ви�дение этого и наполняет духовные оды Ломоносова эмоциональной энергией любви и благо- дарности Творцу, которые оборачиваются полным оправданием Бо- жественного промысла о творении и, следовательно, глубоким и смиренным восторгом — восторгом перед тем «невероятным по- дарком» (В. Ходасевич) Бога человеку, каким начинает восприни- маться жизнь — как жизнь отдельного человека, так и жизнь Все- ленной. Совсем особый, этот восторг тем не менее абсолютно со- звучен восторженному парению ломоносовских торжественных од. * * * Значение Ломоносова в истории русской литературы — всей, а не одного лишь XVIII столетия — огромно и далеко не всегда ясно сознаваемо; переоценить его очень трудно, если возможно вообще: «российский Пиндар» действительно внес в развитие русского само- сознания при его отражении в слове колоссальный вклад. Он подвел своеобразные итоги обширного и насыщенного множеством куль- турных событий периода российской жизни, определив одновремен- но с этим дальнейшие пути русского духа и, следовательно, литера- туры. Это и определяет место Ломоносова в истории русского слова. Своеобразие и особость этого места заключаются в возможности двоякой историософской интерпретации: с одной стороны, Ломоно- сов завершает собою первый (и в чем-то определяющий) этап пере- ходного периода (вторая половина XVII — первая половина XVIII в. — от Симеона Полоцкого до Ломоносова), во время которого русская культура, испробовав различные возможные варианты, сделала свой выбор касательно путей европеизации и, бесповоротно следуя ему, окончательно европеизировалась. С другой же стороны, ломоносов- ское наследие плотно вписано в литературное развитие середины XVIII в., оно связано с деятельностью его современников (прежде всего Тредиаковского и Сумарокова, но не только с ними) неразрыв- ными узами. Подобная двойственность возможного взгляда на Ло- моносова связана не только с принципиальной альтернативностью любой историко-литературной периодизации — она имеет прямое отношение и непосредственно к Ломоносову: его творчество на- 482 столько многообразно и емко, что не укладывается в одни рамки, слишком многое остается за их пределами и посему требует совсем иного осмысления. Пожалуй, наиболее важно то, что в поэзии Ломоносова с предель- ной ответственностью и убедительностью выразился ответ русской культуры тому ей вызову, каким стали культурные мероприятия Пе- тра I . В самом общем, приблизительном и неточном виде, но можно все-таки сказать, что вместо противопоставления национального (причем национальной признавалось и трансплантированная в мо- сковскую почву украинская барочная культура) и европейского как двух несоединимых начал предлагается другая модель диалога с Западом — европеизация при сохранении верности неким глубинным национальным традициям. Не выбор «русский или европеец», но снимающее данную оппозицию решение — русский европеец , т. е. человек европейской культуры, но не утративший внутренних связей с магистральными токами отечественного сознания. Для Ломоносо- ва эти последние проявляются прежде всего в церковнославянском (славенском) языковом наследии, чуткая верность которому и опре- деляет в конечном счете его языковую позицию и речевой облик. Благодаря этому поэзия Ломоносова, представляя собою блестящий опыт овладения художественным языком западноевропейской гума- нистической и постгуманистической 141 словесности (возможно, бла- годаря органическому усвоению античности как собственного перво- начала и определяющего культурные ориентиры истока), если и не парадоксальным, то уж во всяком случае диалектически противо- речивым образом оказывается одновременно и продолжением важ- нейших национальных начал. Поэтическое же совершенство его художественного мира наделяет последний убедительностью предель- ной силы. С «русским европейцем» связаны многие — если не основные — достижения русской словесности XIX – XX вв., понимаемой при этом в самом широком смысле. Даже если ограничиваться собственно 141 Под гуманистической словесностью здесь понимается, разумеется, не словесное искусство, проникнутое гуманными идеями, а словесность эпохи гуманизма, т. е. XV – XVI вв. (нередко ее обозначают как литературу эпохи Возрождения, однако понятие гуманизма представляется и более точным, и менее ограниченным географическими рубежами). Постгуманистическая же словесность — словесное творчество барокко и классицизма. Со всеми этими — хронологически достаточно протяженными — перио- дами европейской литературы Ломоносов был тесно связан: барокко и классицизм со- ставляли непосредственный литературный контекст его поэзии, к гуманизму он отчет- ливым образом тяготел — недаром исследователи (Д. К. Мотольская, Г. А. Гуковский, Г. П. Макогоненко и др.) отмечали возрожденческие черты его писательского облика. литературой, то простой перечень самых значимых имен — от Н. М. Карамзина до И. А. Бродского — примет весьма внушительный вид. Никак не стремясь к полноте перечисления, напомню только, что к данному культурному типу принадлежат главные фигуры исто- рии русской литературы — А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. М. До- стоевский, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов, А. А. Блок… У истоков же этого явления оказывается одическая поэзия М. В. Ломоносова, что и обусловливает как ее центральное положение в ломоносовском словесном мире, так и воздействие на дальнейшие судьбы русской мысли и слова. жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|