Часть первая. Основные методы

Глава 1. Если хочешь собрать мед, не
опрокидывай улей
7  мая  1931  года  Нью-Йорк  был  потрясен  завершением  невиданной
полицейской  облавы.  После  нескольких  недель  преследования  Кроули
«Два Пистолета» – убийца и бандит, которого гнали, словно дикого зверя,
не  давая  возможности  выпить  и  покурить,  –  попал  в  западню  в  квартире
своей возлюбленной на Уэст-Энд-авеню.
Сто  пятьдесят  полицейских  и  детективов  осадили  его  убежище  на
верхнем  этаже  дома.  Сначала  они  попытались  выкурить  этого  «убийцу
полицейских»  слезоточивым  газом,  продолбив  отверстия  в  крыше.  Затем
на  крышах  окружающих  домов  установили  пулеметы,  и  час  с  лишним  по
одному  из  прекраснейших  жилых  кварталов  Нью-Йорка  гуляло  эхо
пистолетных выстрелов и пулеметных очередей. Укрывшись за массивным
креслом,  Кроули  отчаянно  отстреливался  от  полицейских,  а  десять  тысяч
возбужденных  зевак  наблюдали  за  этим  сражением.  Улицы  Нью-Йорка
еще не видели ничего подобного.
Когда  Кроули  схватили,  комиссар  полиции  Е.  П.  Малруни  заявил,  что
этот  головорез  с  двумя  пистолетами  –  один  из  самых  опасных
преступников  во  всей  истории  Нью-Йорка:  «Ему  убить  человека  –  раз
плюнуть».
Но  каким  видел  себя  сам  Кроули?  Мы  это  знаем.  Пока  полиция
обстреливала  его  убежище,  он  написал  письмо,  адресованное  «тем,  кого
это касается», и кровь из его ран оставила на бумаге бурые следы. Вот что
заявил  Кроули  в  своем  письме:  «В  моей  груди  бьется  усталое,  но  доброе
сердце, никому не причинившее зла».
Незадолго  до  этого  Кроули,  остановив  машину  у  обочины  загородной
дороги,  ведущей  из  Лонг-Айленда,  обнимался  в  ней  со  своей  подругой.  К
машине подошел полицейский и попросил предъявить водительские права.
Ни слова не говоря, Кроули выхватил пистолет и буквально изрешетил
полицейского  градом  пуль.  Когда  умирающий  упал,  бандит  выскочил  из
машины,  выхватил  из  кобуры  патрульного  револьвер  и  выпустил  в
недвижимое  тело  еще  одну  пулю.  И  этот  убийца  писал:  «В  моей  груди
бьется усталое, но доброе сердце, никому не причинившее зла».
Кроули  приговорили  к  казни  на  электрическом  стуле.  Когда  его
доставили  в  отделение  смертников  тюрьмы  Синг-Синг,  он  заявил:
«Думаете,  меня  осудили  за  убийства?  Нет,  я  осужден  за  то,  что  защищал

себя».
Суть  этой  истории  в  том,  что  Кроули  «Два  Пистолета»  действительно
не признавал за собой никакой вины.
Вы  полагаете,  что  такая  позиция  необычна  для  преступников?
Послушайте  дальше:  «Я  потратил  лучшие  годы  своей  жизни,  доставляя
людям  приятные  развлечения  и  помогая  им  хорошо  проводить  время,  и
получил  за  это  лишь  оскорбления  и  положение  человека,  за  которым
охотятся».
Это  слова  Аль  Капоне  –  самого  отъявленного  врага  американского
общества,  наиболее  опасного  главаря  гангстеров  из  всех,  что  когда-либо
терроризировали Чикаго. Аль Капоне не признавал за собой никакой вины.
Он действительно считал себя благодетелем общества – его неоцененным и
непонятым благодетелем.
Так  же  относился  к  себе  и  «Голландец»  Шульц,  прежде  чем  погиб  от
пуль  гангстеров  в  Ньюарке.  Этот  Шульц,  один  из  самых  отъявленных
злодеев  Нью-Йорка,  в  газетном  интервью  заявил,  что  является
благодетелем общества, причем сам в это верил.
У  меня  была  интересная  переписка  с  Льюисом  Э.  Лоуэсом,  который  в
течение многих лет был начальником тюрьмы Синг-Синг. Он утверждает,
что  «лишь  немногие  преступники  в  Синг-Синг  считают  себя  плохими
людьми. По их мнению, они такие же люди, как вы или я. Они логически
обосновывают,  объясняют  свои  поступки.  Они  могут  рассказать  вам,
почему им пришлось взломать сейф или открыть стрельбу. Большинство из
них  пытается  посредством  различных  логических  построений,  истинных
или  ложных,  оправдать  свои  антиобщественные  действия  даже  перед
собой, настойчиво доказывая, что их не следовало сажать в тюрьму».
Уж если Аль Капоне, Кроули «Два Пистолета», «Голландец» Шульц и
подобные головорезы за стенами тюрем считают себя невиновными, то что
говорить об обыкновенных людях, с которыми мы сталкиваемся?
Джон  Уанамейкер,  основатель  фонда,  носящего  его  имя,  однажды
признался:  «Еще  тридцать  лет  назад  я  понял,  что  брюзжать  просто  глупо.
Мне  хватает  хлопот  с  собственными  недостатками,  поэтому  к  чему
раздражаться, что Бог не всех равно одарил умственными способностями».
Уанамейкер  рано  усвоил  эту  истину.  Я  же  треть  века  на  ощупь
пробирался  через  этот  мир,  пока  наконец  не  понял  –  в  девяносто  девяти
случаях  из  ста,  правы  они  или  нет,  люди  не  осуждают  себя  за  свои
поступки.
Критика бесполезна – она заставляет человека обороняться, стимулируя
попытки  оправдать  себя.  Критика  опасна,  потому  что  наносит  удар  по

гордости  человека,  задевает  чувство  его  собственного  достоинства  и
вызывает у него обиду.
Б.  Ф.  Скиннер,  известный  психолог,  экспериментально  доказал,  что
животное,  поощряемое  за  хорошее  поведение,  обучается  быстрее  и
использует  заученное  более  эффективно,  чем  животное,  получающее
наказание  за  плохое  поведение.  Дальнейшие  исследования  подтвердили
эти  выводы  и  в  отношении  людей.  Осуждая,  мы  не  добиваемся  стойких
изменений и часто провоцируем возникновение чувства обиды.
По  словам  другого  крупного  психолога,  Ганса  Селье,  «в  той  же
степени, как мы жаждем одобрения, нас ужасает осуждение».
Джордж  Б.  Джонстон  –  координатор  инженерной  компании.  В  его
обязанности  входит  следить  за  тем,  чтобы  служащие  компании  надевали
каски при выполнении полевых работ. Он докладывал, что, проходя мимо
рабочего, работающего без каски, всегда делал ему замечание и, используя
авторитет  начальника,  заставлял  исполнить  инструкцию.  Ответом  ему
были  мрачные  взгляды,  а  когда  он  покидал  территорию,  рабочие  снимали
каски.
Он  решил  применить  другой  подход  и  в  следующий  раз,  увидев
рабочего  без  каски,  поинтересовался,  удобна  ли  она  и  хорошо  ли
подогнана.  Затем  он  благожелательным  тоном  напомнил  человеку,  что
каска  предназначена  для  того,  чтобы  защитить  его  от  травм,  и  во  время
работы  всегда  должна  быть  на  голове.  В  результате  рабочие  стали  чаще
следовать инструкции без чувства обиды или эмоциональных размолвок.
Тысячи  страниц  книг  изобилуют  историями,  свидетельствующими  о
бесполезности  критики.  Возьмите,  например,  известную  ссору  между
Теодором
Рузвельтом
и
президентом
Тафтом.
Она
расколола
республиканскую  партию,  привела  Вудро  Вильсона  в  Белый  дом,  оказала
радикальное  влияние  на  мировую  войну  и  изменила  ход  истории.  Кратко
рассмотрим  фактическую  сторону  дела.  Покинув  в  1908  году  Белый  дом,
Теодор  Рузвельт  поддержал  Тафта,  который  и  был  избран  президентом.
Затем  Рузвельт  уехал  в  Африку  охотиться  на  львов.  По  возвращении  он
развил  невероятную  активность:  осудил  Тафта  за  консерватизм,  пытался
добиться  своего  выдвижения  в  президенты  на  третий  срок,  основал
прогрессивную  партию,  чуть  не  развалив  при  этом  республиканскую.  В
результате на следующих выборах Уильям Хауард Тафт и республиканская
партия  получили  поддержку  только  двух  штатов  –  Вермонта  и  Юты.
Такого сокрушительного поражения эта партия еще не знала.
Теодор  Рузвельт  винил  во  всех  неудачах  Тафта,  но  считал  ли  себя
виновным  президент  Тафт?  Конечно,  нет.  Со  слезами  на  глазах  он

восклицал: «Не вижу, что бы я мог сделать иначе».
Кто  был  виноват?  Рузвельт  или  Тафт?  Откровенно  говоря,  не  знаю,  и
мне  это  не  слишком  интересно.  Хочу  лишь  подчеркнуть,  что  никакие
критические  замечания  Теодора  Рузвельта  не  убедили  Тафта  в  его
неправоте. Они лишь заставляли его оправдываться и все снова и снова со
слезами на глазах повторять: «Не вижу, что бы я мог сделать иначе».
Или возьмите нефтяной скандал в Типот-Доуме – о нем с возмущением
писали  газеты  в  начале  двадцатых  годов.  Он  взбудоражил  всю  страну!
Никто  не  мог  припомнить,  чтобы  подобное  случалось  в  жизни
американского  общества.  Вот  голые  факты.  Альберту  Б.  Фоллу,  министру
внутренних  дел  в  правительстве  Хардинга,  было  поручено  сдать  в  аренду
принадлежавшие государству нефтяные резервуары в районе Элк-Хилла и
Типот-Доума,  которые  были  оставлены  для  нужд  военно-морского  флота.
Устроил  ли  министр  Фолл  конкурентные  торги?  Нет.  Он  просто  передал
этот исключительно выгодный контракт своему другу Эдварду Л. Догени.
А  что  сделал  Догени?  Он  предоставил  министру  Фоллу  то,  что  назвал
«займом» в сто тысяч долларов. Затем министр Фолл самовольно приказал
морской  пехоте  Соединенных  Штатов  прибыть  в  район  Элк-Хилла  и
прогнать конкурентов, которые с прилегающих участков выкачивали нефть
из  месторождения.  Эти  люди,  согнанные  со  своих  участков  под  угрозой
винтовок  и  штыков,  бросились  в  суд,  и  завеса  секретности  над
обстоятельствами типот-доумского скандала развеялась. От этого дела так
дурно пахло, что оно погубило администрацию Хардинга, вызвало чувство
омерзения  во  всей  стране,  чуть  не  привело  к  развалу  республиканской
партии, а Альберт Б. Фолл попал за тюремную решетку.
Фолла  осудили  чрезвычайно  сурово,  как  немногих  государственных
деятелей  на  всем  протяжении  истории.  Вы  думаете,  он  раскаялся?  Нет!
Несколько  лет  спустя  Герберт  Гувер  намекнул  в  своем  публичном
выступлении,  что  смерть  президента  Хардинга  последовала  от  душевных
переживаний  и  мучений  из-за  предательства  друга.  Услышав  это,  миссис
Фолл  вскочила  со  стула,  заплакала,  погрозила  кулаком  в  пространство  и
закричала:  «Что?!  Фолл  предал  Хардинга?  Нет!  Мой  муж  никого  не
предавал.  Даже  дом,  полный  золота,  не  соблазнил  бы  его  на  дурной
поступок. Именно его предали, подвергли избиению и распяли».
Это и есть человеческая натура в действии: виноваты все, кроме меня.
Все  мы  таковы.  Поэтому,  когда  завтра  вам  придет  в  голову  кого-то
покритиковать,  вспомните  Аль  Капоне,  Кроули  «Два  Пистолета»  и
Альберта  Фолла.  Не  забывайте,  что  критика  подобна  почтовым  голубям:

они  всегда  возвращаются  домой.  Подумайте  –  человек,  которого  вы
собираетесь обвинять и осуждать, будет, скорее всего, оправдываться и, в
свою  очередь,  осудит  вас  или,  подобно  кроткому  Тафту,  будет  повторять:
«Не вижу, что бы я мог сделать иначе».
Субботним  утром  15  апреля  1865  года  Авраам  Линкольн  лежал  при
смерти  в  дешевых  меблированных  комнатах,  как  раз  напротив  театра
Форда,  где  Бут  стрелял  в  него.  Убогий  газовый  рожок  мерцал  желтым
светом.  Линкольн  вытянулся  по  диагонали  слишком  короткой  для  него
кровати, над которой висела дешевая репродукция известной картины Розы
Бонер «Конская ярмарка».
У  постели  умирающего  президента  военный  министр  Стэнтон
произнес:  «Здесь  лежит  самый  безупречный  руководитель,  какого  видел
мир».
В чем же заключался секрет успеха Линкольна во взаимоотношениях с
людьми? Десять лет я изучал жизнь Авраама Линкольна и целых три года
посвятил  работе  над  книгой  «Неизвестный  Линкольн».  Я  считаю,  что
изучил  личность  президента  и  его  семейную  жизнь  с  максимально
возможной  тщательностью.  Кроме  того,  я  специально  исследовал  методы
общения Линкольна с людьми. Позволял ли он себе заниматься критикой?
О да! В молодости он жил в долине Пиджон-Крик в штате Индиана. В то
время он не только высказывал критические замечания об окружающих, но
и  писал  высмеивающие  их  письма  и  стихи,  которые  разбрасывал  на
сельских  дорогах,  чтобы  их  наверняка  нашли.  Одно  из  таких  писем
вызвало обиду, тлевшую на протяжении всей его жизни.
Даже  став  практикующим  адвокатом  в  Спрингфилде,  штат  Иллинойс,
Линкольн  открыто  нападал  на  своих  оппонентов  в  письмах,  которые
публиковал в газетах. Но однажды, что называется, он перегнул палку.
Осенью  1842  года  он  жестоко  высмеял  тщеславного,  вздорного
политика  по  имени  Джеймс  Шилдс.  Линкольн  посвятил  ему  язвительный
пасквиль  и  опубликовал  его  в  виде  анонимного  письма  в  газете
«Спрингфилд  джорнал».  Весь  город  громко  хохотал.  Шилдс,  спесивый  и
обидчивый,  кипел  от  негодования.  Выяснив,  кто  автор  письма,  он
отправился  к  Линкольну  и  вызвал  его  на  дуэль.  Линкольн  был
противником  дуэлей,  однако  не  мог  уклониться  от  вызова  без  ущерба  для
своей  чести.  Ему  был  предоставлен  выбор  оружия.  Рассчитывая  на  свои
очень  длинные  руки,  он  выбрал  кавалерийский  палаш  и  взял  несколько
уроков  фехтования  у  выпускника  Уэст-Пойнта.  В  назначенный  день
дуэлянты встретились на песчаной отмели Миссисипи, готовые сражаться
насмерть,  но  в  последнюю  минуту  вмешались  секунданты  и  прекратили

дуэль.
Это  был  один  из  самых  мрачных  инцидентов  в  жизни  Линкольна.  Он
стал  для  будущего  президента  бесценным  уроком  мастерства  в  искусстве
обращения  с  людьми.  Линкольн  больше  не  написал  ни  одного
оскорбительного  письма.  Он  больше  никогда  никого  не  высмеивал.  С  тех
пор он почти никого не критиковал – никогда и ни за что.
В  период  Гражданской  войны  Линкольну  приходилось  несколько  раз
назначать  на  пост  командующего  армией  Потомака  нового  генерала.
Каждый  из  них  –  Мак-Клеллан,  Поуп,  Бернсайд,  Хукер,  Мид  –  допускал
грубые  промахи,  приводя  Линкольна  в  отчаяние.  На  всех  углах
беспощадно  осуждали  бездарных  генералов,  но  Линкольн  сохранял
спокойствие  «без  злобы  к  кому-либо  и  с  милосердием  ко  всем»,  цитируя
одно из своих любимых изречений: «Не судите, да не судимы будете».
И даже когда госпожа Линкольн или кто-либо другой резко отзывались
о  южанах,  Линкольн  говорил:  «Не  критикуйте  их;  мы  были  бы  точно
такими же в подобных обстоятельствах».
Тем не менее если кто-нибудь и имел достаточно поводов для критики,
то это был Линкольн. Приведем только один пример.
Битва при Геттисберге продолжалась в течение первых трех дней июля
1863 года. Ночью 4 июля разразившийся ливень затопил всю местность, и
терпевший  поражение  генерал  Ли  вынужден  был  отступить  на  юг.  Выйдя
со  своей  разбитой  армией  к  реке  Потомак,  Ли  оказался  перед  вздувшейся
от дождя рекой, имея за спиной федеральную армию. Это была ловушка, из
которой  нельзя  было  выбраться,  и  Линкольн  это  понял.  Перед  ним
открывалась  ниспосланная  самим  небом  благоприятная  возможность  –
взять в плен армию Ли и тут же закончить войну. Окрыленный надеждой,
Линкольн  приказал  генералу  Миду,  не  тратя  время  на  созыв  военного
совета, немедленно атаковать южан. Свой приказ он передал по телеграфу,
направив  вслед  специального  курьера  с  требованием  безотлагательных
действий.
И что же генерал Мид? Он поступил прямо противоположно тому, что
ему было велено. Нарушив приказ Линкольна, он созвал военный совет и,
пребывая  в  нерешительности,  бесконечно  тянул,  посылая  по  телеграфу
всевозможные отговорки и наотрез отказываясь атаковать. В конце концов
вода  в  реке  спала,  и  армия  южан  переправилась  через  Потомак,
выбравшись из ловушки.
Линкольн  был  разъярен.  «Что  это  значит?!  –  спрашивал  он  у  своего
сына  Роберта.  –  Великий  Боже!  Что  это  значит?!  Они  были  почти  у  нас  в
руках,  и  достаточно  малейшего  усилия,  чтобы  все  было  кончено.  Однако

ничто сказанное или сделанное мною не заставило нашу армию сдвинуться
с  места.  При  сложившихся  обстоятельствах  почти  любой  генерал  мог
нанести Ли поражение. Поедь я туда, я мог бы сам разгромить его».
Жестоко  разочарованный,  Линкольн  написал  Миду  письмо.  Помните,
что  в  тот  период  жизни  он  был  крайне  умерен  и  сдержан  в  выражениях.
Поэтому его письмо было равносильно строжайшему выговору.

жүктеу/скачать 1,51 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: