Рассказы о вещах Избранные произведения в трех томах

герцога Орлеанского случилось забавное происшествие.

У герцога были очень красивые часики, которые стоили больших денег.

Выход подходил к концу, когда герцог заметил, что часики исчезли.

Один из его адъютантов воскликнул:

-- Господа, надо закрыть двери и всех обыскать! У его светлости украли

часы!

Но герцог, который считал себя очень хитрым, возразил:

не позже чем через полчаса.

Однако часы так и не нашлись. Вероятно, вор оказался хитрее герцога и

вовремя догадался испортить часы.

Карманные часы с боем были не всегда удобны. Они били каждые полчаса, и

звон их, говорят, мешал разговору. Возможно, что именно поэтому они вышли из

употребления.

Позже двум английским часовщикам удалось сделать часы, которые били

только тогда, когда нажимали головку.

Мне пришлось видеть такие "часы с репетицией" работы знаменитого

Брегета. Когда нажимаешь головку, раздается необыкновенно мелодичный звон.

Маленькие молоточки отбивают сначала часы, потом четверти и, наконец,

минуты.

Невольно вам начинает казаться, что этот тихий, печальный звон

которого вас отделяет только золотая крышка часов.

Английский король Карл II послал только что изобретенные часы с

репетицией в подарок французскому королю Людовику XIV. Чтобы нельзя было

раскрыть секрета изобретателя, английский мастер снабдил часы таким замком,

который во Франции не могли бы отпереть. Открыть крышку, чтобы взглянуть на

механизм, было совершенно невозможно.

Сколько ни трудился над часами королевский часовщик Мартиньи, ему никак

это не удавалось. По его совету, послали в кармелитский монастырь за

девяностолетним часовщиком Жаном Трюше, который доживал там свой век.

Старику поручили открыть часы, но не сказали, кому они принадлежат. Трюше

без особого труда открыл крышку и разобрался в секрете английского мастера.

Каково же было его удивление, когда ему сообщили, что за эту работу ему

назначена пенсия в шестьсот ливров в год!

обязательно покажут Жакемара и его жену.

Жакемар -- это человек средних лет, в широкополой шляпе и с трубкой в

зубах. А жена его ничем не отличается от крестьянок, которые съезжаются в

Дижон из окрестных деревень в базарные дни.

И все же Жакемары известны во всем мире. В их честь написана поэма в

стихах "Женитьба Жакемара". Граждане Дижона смотрят на них всегда

почтительно -- снизу вверх. Да и трудно было бы смотреть иначе, потому что

Жакемары никогда не спускаются с высокой башни с часами, в которой они

живут. А взобрались они так высоко для того, чтобы каждый час ударять

молоточками, которые у них в руках, по большому гулкому колоколу.

Поставили здесь Жакемаров давно -- одновременно с часами Генриха де

Вика. И говорят, что прозвали их так по имени часовщика Жакемара, который их

сделал из бронзы. Позже у них появился крошечный младенец, который отбивает

четверти часа.

Шли годы и столетия. Там и сям -- в больших и малых городах-- появились

часы с колоколами, или куранты. Устройство некоторых из них напоминает

устройство музыкальных ящиков. Часовой механизм подымает молоточки вроде

тех, что в рояле, и потом опускает их. Молоточек падает на колокол и

заставляет его звучать.

Были куранты и другого устройства -- с клавишами. На них играли так же,

как мы играем на рояле.

Колокола подбираются так, что при ударе один издает звук "до", другой

"ре", третий "ми" и т. д. На этих колоколах можно играть всевозможные

песенки. Бывали куранты с тридцатью и даже сорока колоколами.

Одно время они были в большой моде, особенно в Голландии. Вероятно,

оттуда Петр I вывез свое пристрастие к ним. На многих петербургских церквах

были установлены куранты, выписанные из-за границы за большие деньги. Так

как в России с ними не умели обращаться, приходилось выписывать и курантных

мастеров -- "колокольных игральных музыкантов", как их называли русские.

Сохранилась запись о том, что "в 1724 г. апреля 23 дня в канцелярии от

строений учинен контракт с иноземным игральным музыкантом Иоганом Крестом

Ферстером быть в службе Его Императорского Величества на три года в

Санкт-Петербургской крепости у играния в колокола на шпице Петропавловском".

Были у Петра еще другие замечательные куранты, со стеклянными

колокольчиками, которые приводились в движение водой, как водяные часы. В

1725 году в Петергофе была устроена иллюминация. Один из бывших на этом

празднике рассказывает, что особенно поразили всех эти водяные куранты, или,

как тогда говорили, "колокольня, что водою ходит".

Для Спасской башни в Москве тоже были выписаны куранты. На башне было

установлено тридцать пять колоколов, которые играли Преображенский марш и

молитву "Коль славен".

Сейчас бой часов на Спасской башне слышат не только москвичи. Каждую

полночь его передает на весь мир радиостанция имени Коминтерна. Сначала

маленькие колокола отбивают четверти. Потом начинают бить большие колокола.

А после двенадцатого удара раздаются торжественные звуки Гимна Советского

Союза.
Два мальчика
Помните, в начале нашего рассказа о часах было сказано, что время можно

мерить всякими способами: числом прочитанных страниц, количеством масла,

сгоревшего в лампе, и т. д.

По этому поводу у меня был недавно разговор с одним мальчиком.

-- Нельзя ли,-- спросил он,-- мерить время, ударяя носком сапога по

полу и считая удары?

Не успел я ответить, как мой маленький друг сообразил сам, что способ,

изобретенный им, никуда не годится: ведь между двумя ударами не всегда будет

проходить одно и то же время, не говоря уже о том, что это очень

утомительная работа -- стучать ногой об пол.

Для измерения времени годится только то, что продолжается всегда одно и

то же время. Ведь никто не стал бы пользоваться метром, который был бы то

короче, то длиннее.

Давным-давно люди стали задумываться над задачей: что продолжается

всегда одно и то же время?

Одни говорили: от восхода солнца до следующего восхода всегда проходит

одно и то же время -- сутки.

Это было правильно. Потому-то и стали строить часы, в которых солнце

само показывало время. Но эти часы были неудобны -- вы сами это видели.

Другие решали задачу иначе. Вода, говорили они, всегда вытекает из

сосуда в одно и то же время. И это верно. Нужно только, чтобы отверстие не

засорялось; и многое другое необходимо, чтобы водяные часы работали хорошо.

И все-таки даже лучшие водяные часы -- те, которые изобрел Ктезибий,--

показывали только часы, о минутах и речи не было. Да и портились они очень

легко: стоило какой-нибудь трубочке засориться -- и стоп.

Часы с гирями были проще и надежнее. Но и тут никто не мог быть

уверенным, что гиря опускается равномерно. Недаром в старину часы врали

гораздо больше, чем сейчас. Нужно было сделать их очень тщательно и хорошо

выверить по солнцу, чтобы они шли сносно.

Все эти часы мерили время несравненно лучше, чем сапог того мальчика, о

котором я говорил.

Около трехсот пятидесяти лет тому назад другой мальчик тоже искал то,

что продолжается всегда одно и то же время. Это был Галилео Галилей, тот

самый, который потом стал знаменитым ученым и которого чуть не сожгли за то,

что Земля, вращается вокруг Солнца.

Конечно, не от него зависело изменить устройство солнечной системы и

заставить Солнце вращаться вокруг Земли. Но он имел смелость в те темные

времена утверждать то, что теперь известно каждому школьнику. И за это его

чуть не казнили, "без пролития крови", как тогда говорили, на костре, в

присутствии всех его сограждан.

О Галилее рассказывают такую историю. Когда он был еще мальчиком,

случилось ему как-то зайти в церковь во время богослужения. Его вниманием

скоро целиком овладела большая лампада, которая висела недалеко от него на

длинной цепи, укрепленной под куполом. Кто-то задел ее плечом или головой,

поэтому она медленно качалась взад и вперед.

Галилею показалось, что качания лампады продолжаются всегда одинаковое

время. Постепенно качания становились все меньше и меньше, пока лампада не

успокоилась совсем, но и при меньшем размахе время качания было одно и то

же.

Позже Галилей проверил свое наблюдение. Он заметил, что все маятники--

нитки одна и та же. Чем короче была нитка, тем меньше времени продолжалось

каждое качание.

Вы можете сами сделать несколько таких маятников разной длины и

привесить их хотя бы к спинке кровати. Если вы их качнете, вы заметите, что

маятники короткие качаются чаще, чем длинные, и что одинаковые маятники

одинаково качаются.

Можно сделать такой маятник, каждое качание которого -- вправо и влево

-- будет продолжаться ровно секунду. Для этого нитка должна быть длиной

около метра.

Когда Галилей все это заметил, он понял, что нашел наконец разгадку

старой загадки,-- нашел то, что продолжается всегда одно и то же время. Он

стал думать, как бы приспособить маятник к часам, сделать так, чтобы маятник

регулировал ход часов.

Построить такие часы ему не удалось. Это сделал другой знаменитый

ученый -- голландец Христиан Гюйгенс.

маятник наших часов казался мне чем-то вроде строгого человека, который не

перестает твердить что-нибудь поучительное. Например:
Не-льзя, не-льзя

Со-сать па-лец.

который час, я все же не избавился от некоторого страха, который мне внушали

часы. Сложная жизнь множества колесиков казалась мне тайной, которой я

никогда не пойму.

А между тем устройство часов совсем не так сложно. На этой странице

нарисованы стенные часы с маятником.

Вы без труда найдете здесь гирю и барабан, на который намотана веревка.

Вместе с

маленькую шестеренку, а вместе с ней -- часовое колесо, которое сидит на

одной с ней оси. Называется это колесо часовым потому, что к нему

прикреплена часовая стрелка.

Часовое колесо вращает вторую шестеренку, а вместе с ней и ходовое

колесо. Все устроено пока так же, как в тех часах, которые были до Галилея и

Гюйгенса. Разница в том, что здесь нет вертушки и балансира, а вместо них --

другое приспособление, которое задерживает ходовое колесо и не дает гире

чересчур быстро опускаться.

Наверху над ходовым колесом есть изогнутая пластинка, напоминающая

якорь. Она и называется якорем.

Якорь все время качается вместе с маятником, который подвешен позади

механизма.

Положим, сейчас левый крючок якоря застрял между зубцами ходового

колеса. На мгновение оно остановится. Но сейчас же гиря сделает свое дело и

заставит ходовое колесо оттолкнуть от себя крючок, который ему мешает. От

этого толчка крючок поднимется и пропустит один зубец колеса. Но от этого же

толчка маятник качнется влево, а правый крючок якоря опустится и опять

застопорит ходовое колесо.

Так будет продолжаться и дальше. Маятник будет качаться вправо и влево,

не позволяя колесику продвинуться при каждом размахе больше чем на один

зубец.

то же время. Так что ясно, что маятник заставит весь механизм работать

равномерно, правильно, а вместе с ним и часовая стрелка будет передвигаться

правильными, всегда одинаковыми шажками.

В теперешних часах есть еще минутная и секундная стрелки.

Для этого пришлось добавить еще несколько колесиков.

Но это подробность, о которой нам не стоит говорить.

Вы можете задать такой вопрос: маятник качается довольно часто,--

значит, ходовое колесо должно вращаться довольно быстро; отчего же связанное

с ним часовое колесо вращается так медленно, что делает за двенадцать часов

всего один оборот?

Дело в том, что колеса и шестеренки подобраны так, что каждое из них

вращается с той скоростью, какая нужна.

Положим, у какой-нибудь шестеренки шесть зубцов, у колеса, с которым

она сцеплена,-- семьдесят два; пока колесо сделает один оборот, шестеренка

их сделает столько, во сколько раз шесть меньше семидесяти двух. Шестеренка,

значит, будет вращаться в двенадцать раз быстрее, чем колесо.

Все дело, значит, в том, чтобы подобрать нужное число зубцов.

Для того чтобы не делать у часового колеса слишком много зубцов, между

ним и ходовым колесом ставят еще добавочную пару зубчаток -- колесо с

шестеренкой.

Можно, например, тогда сделать так, чтобы часовое колесо вращалось в

двенадцать раз медленнее добавочного, а добавочное в шестьдесят раз

медленнее ходового. Тогда все будет благополучно: и колеса выйдут не слишком

большие, и скорость их будет как раз такая, как нужно.
Инженеры прежних веков
После изобретения маятника часы стали наконец точным прибором. Чем

дальше, тем устройство их становится все лучше и лучше, а наряду с этим --

все дешевле и доступнее.

Так бывает всегда.

Когда изобрели радио, об этом знали немногие, и то понаслышке. Но чем

больше работали ученые над улучшением радиоаппаратов, тем лучше и доступнее

они становились. И сейчас никто не удивится, увидав над деревенскими избами

целую поросль антенн.

Не так было с часами. Прошло двести лет с тех пор, как Генрих де Вик

построил свои часы, а в Париже все еще легче было встретить водяные или

песочные часы, чем часы механические.

Цех парижских часовщиков, только что возникший, состоял в это время

всего из семи человек. Но прошло еще двести лет, и цех насчитывал уже сто

восемьдесят человек, а часы можно было найти даже у кучеров фиакров.

Если бы нам удалось перенестись в XVIII столетие и заглянуть в лавку

часовщика, мы увидели бы большую комнату с длинными столами у стен. За этими

столами работает несколько человек в передниках. Это -- подмастерья. Сидя на

кожаных табуретах, протертых не одним поколением подмастерьев, они

занимаются своей кропотливой работой. На столах множество всяких

напильников, молоточков, но ни одной машины, ни одного станка вы здесь не

найдете. Все делается руками. И как искусно делается!

Вот, например, бронзовые часы, изображающие здание с легким сводом,

который поддерживают по углам четыре бородатых великана. Узор тонкой

чеканной работы украшает стенки. Множество фигурок, изображающих львов,

крылатых чудовищ, фантастических животных, расположилось вокруг свода и у

подножия.

Но где же хозяин лавки? Он стоя разговаривает с придворным щеголем,

который приехал покупать часы. Старый часовщик в длиннополом кафтане и

колпаке пытается объяснить знатному покупателю, что он никак не может

отпустить часы в долг. Ведь за его сиятельством и так должок в пятьсот

ливров.

В открытую дверь видна карета его сиятельства -- колымага на огромных

уступит. Спорить с такими знатными особами небезопасно: того и гляди угодишь

в Бастилию.

Для того чтобы быть хорошим часовщиком, нужно было основательно знать

механику. Технических школ тогда не было, знания передавались от отца к

сыну, от мастера к подмастерью.

Не удивительно, что многие талантливые изобретатели прежних времен были

часовщиками.

Изобретатель прядильной "водяной", или "ватерной", машины Аркрайт был

часовщиком; его так и прозвали -- "ноттингемский часовщик". Харгривс,

который построил "дженни"-- машину для прядения тонких ниток,-- был

часовщиком. Наконец, изобретатель парохода Фультон был тоже часовых дел

мастером. Эти инженеры учились не в технологических институтах, а в лавке

часовщика. И все же машины, которые они построили, работают и сейчас,

конечно в улучшенном, измененном виде. Но этого мало. Руками часовщиков,

теми руками, которые привыкли иметь дело с крошечными, едва заметными

вещами, было сделано огромное дело.

От часов (да еще от водяной мельницы) пошли все те изумительные машины,

которыми мы сейчас окружены.
Искусственные люди
Есть много сказок об искусственных, механических людях, которые

послушно делают всякую работу, стоит только нажать ту или иную кнопку. Одна

из этих сказок рассказывает, например, об изобретателе искусственных людей,

в доме которого не было ни одного живого слуги. Все делали бесшумные,

аккуратные и проворные куклы. Считая, что куклам головы не нужны,

изобретатель делал их безголовыми. Но машинам вообще не нужна человеческая

форма. Если вы бывали на прядильной фабрике, вы видали, конечно, машины,

которые работают лучше и быстрее тысячи прях. И конечно, было бы нелепостью

вместо одной такой небольшой, экономно построенной машины сделать тысячу

искусственных женщин с веретенами в руках.

Аркрайт, Харгривс и другие изобретатели первых машин хорошо это

понимали.

Но среди часовщиков были и такие, которым хотелось сделать

искусственного человека. И действительно, некоторым из них удалось построить

немало таких движущихся кукол, которые были, правда, бесполезными, но очень

остроумно сделанными игрушками.

В No 59 газеты "Санкт-Петербургские ведомости" за 1777 год появилось

такое объявление:

"С дозволения главной полиции показываема здесь будет между Казанскою

Церковью и Съезжей в Марковом доме прекрасная, невиданная здесь никогда

механически-музыкальная машина, представляющая изрядно одетую женщину,

сидящую на возвышенном пьедестале и играющую на поставленном перед нею

искусно сделанном флигеле (клавесине) 10 отборнейших, по новому вкусу

сочиненных пьес, т. е. 3 менуэта, 4 арии, 2 полонеза и 1 марш. Она с

превеликою скоро-

стью выводит наитруднейшие рулады и при начатии каждой пиесы кланяется

всем гостям головою. Искусившиеся в механике и вообще любители художества не

мало будут иметь увеселения, смотря на непринужденные движения рук,

натуральный взор ее глаз и искусные повороты ее головы: все сие зрителей по

справедливости в удивление привесть может. Оную машину ежедневно видеть

можно с утра 9 до 10 вечера. Каждая особа платит по 50 к., а знатные господа

сколь угодно".

Были и еще более искусно сделанные автоматы.

Французский механик Вокансон сделал, например, три игрушки-- флейтиста,

барабанщика и утку, которые казались совсем живыми. Флейтист играл на флейте

двенадцать песенок. При этом он сам дул в флейту и быстро перебирал

пальцами. Барабанщик выбивал на барабане трели и марши. А утка проделывала

все, что полагается утке: плавала, крякала, хлопала крыльями, клевала зерно

и пила воду.

Флейтист, барабанщик и утка прожили долгую жизнь, полную приключений.

Несколько десятков лет странствовали они от владельца к владельцу, с ярмарки

на ярмарку, где их показывали за деньги.

Как-то раз, когда они прибыли в Нюрнберг и остановились в гостинице, их

внезапно арестовали за долги их хозяина. Были объявлены торги, и наших

путешественников продали с молотка. Купил их чудаковатый старик, который

коллекционировал все, что попадалось под руку. В саду у него, в беседке,

хранились сваленные в кучу всевозможные редкости. В эту-то беседку и попали

флейтист, барабанщик и утка. Целых двадцать пять лет прожили они там в

полной неподвижности, которая была им совсем несвойственна, рядом с

китайскими болванчиками и чучелами попугаев.

В саду было сыро, крыша беседки протекала. Пружины и зубчатки во

внутренностях наших странников покрылись ржавчиной.

Так бы и пришел им там конец. Но случилось иначе. Вещи пережили своего

хозяина.

наследники его живо распродали все, что он собирал десятки лет. Флейтист,

барабанщик и утка опять очутились на свободе. Но тут оказалось, что флейтист

не может пошевелить и пальцем, барабанщик разбит параличом, а утка

разучилась крякать и хлопать крыльями. Пришлось отдать их на излечение

искусному мастеру.

Потом опять началась для них веселая жизнь в ярмарочных балаганах. Что

стало в конце концов с флейтистом и барабанщиком, мне неизвестно. Может

быть, они и сейчас еще живут где-нибудь на покое -- в музейном шкафу. А утки

уже нет на свете. Она погибла на сто сорок первом году своей жизни --

сгорела во время пожара на Нижегородской ярмарке.

Особенно прославились своими автоматами Дрозы, отец и сын.

Одна из сделанных ими игрушек изображала маленького ребенка, который

пишет, сидя на табурете за маленьким столиком.

Время от времени он погружает перо в чернильницу и потом стряхивает с

него излишек чернил. Красивым почерком он пишет целые фразы, ставя, где

нужно, прописные буквы, разделяя слова и переходя от конца одной строчки к

началу другой. При этом он то и дело взглядывает на книгу, которая лежит

перед ним и с которой он списывает свой урок.

Другая игрушка представляла собачку, охраняющую корзинку с яблоками.

Стоило взять яблоко, как собачка начинала лаять так громко и естественно,

что настоящие собаки, если они были поблизости, принимались лаять в ответ.

Между прочим, Дрозы также сделали механическую пианистку, которая

играла на клавесине различные вещи. Не эту ли "музыкальную машину"

показывали потом в Петербурге?

Но самым замечательным созданием Дрозов был театр марионеток, которые

представляли целую пьесу.

Сцена изображала альпийский луг, окаймленный высокими горами. На лугу

паслось большое стадо, охраняемое овчаркой. У самой горы виднелась

крестьянская хижина, а напротив-- на другом краю сцены -- мельница на берегу

ручья.

Действие начинается с того, что из ворот крестьянского двора выезжает

стаду, собака начинает лаять, а из маленького грота, расположенного

поблизости, выходит пастух, чтобы посмотреть, в чем дело. Прежде чем

вернуться в грот, он вынимает свирель и наигрывает на ней красивую мелодию,

которой отвечает эхо.

Между тем крестьянин, проехав мост, переброшенный через речку, въезжает

во двор мельницы. Он возвращается оттуда пешком, ведя под уздцы своего осла,

нагруженного двумя мешками с мукой. Скоро он достигает своей хижины, пастух

возвращается в грот, и сцена приобретает тот вид, который она имела до

представления.

Нужно еще прибавить, что над этой маленькой сценой было устроено небо,