Термин Средние века появился в 15 веке среди итальянских гуманистов. Так они называли Эпоху, отделяющую от них времена классической древности (античности). Термин закрепился



бет3/10
Дата08.11.2016
өлшемі1,39 Mb.
#1307
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Конечно, столь упорное стремление избежать всего того, что может быть отнесено к христианству, или, точнее, естественное забвение его не могло не вызвать различных предположений у исследователей: от утверждения, что это чистая случайность, до мысли о том, что «Утешение» — это лишь первая часть сочинения, в которой автор изложил основы античных философских взглядов на мироздание, а вторую часть, посвященную христианству, он якобы не успел написать.

Однако подобное утверждение ничем не подкреплено. Приходится констатировать, что дошедшее до нас «Утешение» — произведение не христианской ориентации. Это подтверждается не только отсутствием обращения к христианским источникам, но и всей его философской концепцией.

Постоянное обращение Боэция к авторитетам прошлого не раз навлекало на него обвинения в эклектике, философской и литературной. Боэций действительно не был оригинальным мыслителем, если под оригинальностью понимать лишь создание самобытной в своих исходных посылках философской системы. Но справедливости ради следует отметить, что в истории человечества таких абсолютно самостоятельных систем вообще чрезвычайно мало. Боэций схватывает самое существенное в уходящей культуре, стремясь отразить это существенное многогранно и глубоко, синтезировать в некую устойчивую универсальную форму.

Используя огромный исходный материал, автор «Уте-{96}шения» тем не менее создает целостную мировоззренческую концепцию, даже своеобразную философскую систему. Система вообще и система взглядов в частности предполагают прежде всего наличие определенных, характерных именно для нее связей между составляющими ее элементами, что и обусловливает существование некоей целостности, единства. Каждая часть системы, как бы важна она ни была сама по себе, может быть понята в полном объеме лишь при условии анализа всех ее связей с другими элементами, в комплексе. Взаимосвязанность частей, определяющая единство структуры,— основной признак системы. Обратимся к мировоззрению Боэция. Можно ли его определить как систематическое? На этот вопрос следует ответить положительно. Все концептуальные построения «последнего римлянина», все его рассуждения соединены теснейшим образом, и связь эта в первую очередь осуществляется и детерминируется пониманием предмета философии и ее задач, являющимся отправной точкой его философских построений и в то же время связующим звеном между предлагаемыми им решениями различных проблем. И подобно тому как персонифицированный образ Философии способствует осуществлению единства структурного построения «Утешения», боэциево понимание предмета и задач философии определяет внутреннее единство и соразмерность его мировоззренческой системы. Литературная аллегория позволяет Боэцию более точно и ярко показать, сколь значительную роль отводит он философии в жизни человека.

Придавая исключительное значение познанию, осуществляемому с помощью философии, как единственному способу достижения счастья человеком и выполнения им своего предназначения, Боэций полагал, что задача эта могла бы оказаться невыполнимой, если к ее решению подходить только с субъективных позиций, ибо человек «не ничтожная часть этого мира». Поэтому смысл существования человека становится понятным лишь при условии раскрытия общих закономерностей бытия и мышления.


6.

В культурной истории средних веков весьма примечательным эпизодом явилось каролингское Возрождение. Его главными представителями были учёные поэты различных национальностей, собранные при дворе Карла Великого. В задачу придворных поэтов входило прославление императора и его начинаний, а также прямое содействие этим начинаниям. Стремясь создать централизованное феодальное гос-во, Карл Великий был крайне заинтересован в организации ряда школ для подготовки необходимых кадров грамотного чиновничества и духовенства, преданных феодальному монарху. Придворные учёные принимали самое деятельное участие в этих мероприятиях. Тем самым и в качестве писателей и в качестве педагогов они способствовали упрочению каролингской феодальной империи.

Ведущую роль в придворном учёном обществе, по античному примеру названном Академией, играл англосакс Алкуин, один из наиболее образованных людей того времени Видными писателями были также находившиеся при императорском дворе Павел Диакон, Теодульф, Эйнхард. Все они писали свои произведения на латинском языке, который являлся гос.языком имперских учреждений. Латинский язык приобрёл большое значение как средство культурного и политического объединения всех имперских земель. Вместе с тем феодальная империя Карла Великого претендовала на то, чтобы выступить в роли прямой наследницы погибшей Римской империи. Карл стремился создать централизованное гос-во по римскому образцу. Стремление приблизиться к античности было характерно и для учёной литературы каролингского периода. Начитанность в древних авторах почиталась академиками одним из важнейших признаков образованности. Поэты принимают античные прозвища: Алкуин называет Горацием, аббата Ангильберта-Гомером. Изучение античной поэзии подсказывает каролингским поэтам различные литературные формы. Но литература каролингского возрождения была весьма далека от литературы античной. В старые классические формы каролингские поэты вливали новое средневековое содержание. Они охотно касались самых различных светских тем, начиная с описания охоты Карла и кончая дружескими посланиями и весёлыми анекдотами. Со временем церковное начало в учёной литературе возобладало над светским. Уже при сыне Карла Великого Академия перестаёт существовать. Возрастает роль монастырей. Но в то же время традиции каролингского возрождения угасают не сразу. На это указыват творчество ряда видных поэтов 9 века.

В период глубокого падения западноевропейской культуры поэзия каролингского Возрождения была явлением незаурядным. Это была поэзия весьма ограниченного социального круга, но она всё же не была безжизненной и узко книжной. Она откликалась на текущие события. Ей был подчас присущ подлинный лиризм. Особенно примечательны в этом отношения стихотворения, посвящённые дружеским чувстам, заменявшие в то время любовную лирику. Иногда учёные поэты выступали в роли обличителей и сатириков, нападая на дурных правителей или на пороки католического клира. Порой в некоторых произведениях учёной поэзии даже слышатся отзвуки народной словесности. ПРИДВОРНАЯ ПОЭЗИЯ. В ней большое место занимали произведения, восхвалявшие царствующий дом, придворных и церковь, а также произведения религиозного характера. Учёные поэты всё же были ограничены узким кругом средневекового-теологического мировоззрения.

АЛКУИН – англосаксон знатного рода. Во время путешествия в Рим встретился в Парме с Карлом Великим, который привлёк его к своему двору. С 793 г. Алкуин становится руковолителем придворной школы в Аахене и главной Академии. Активная деятельность Алкуина во многом способствовала тому, что двор Карла сделался главным культурным центром франского гос-ва. Основывая образовательные учреждения, Алкуин развил энергичную деятельность и в качестве педагога. Из-под его пера вышли произведения самого разнообразного содержания: богословские трактаты, руководства по философии, математике, астрономии, риторике и грамматике, обширная переписка на личные и научные темы, жития святых, поэма о Иорской церкви, многочисленные стихотворения. Используя отдельные элементы античной образованности (так, свою поэму о князьях и епископах иоркских Алкуин пишет по образцу Вергилия), Алкуин, подобно другим деятелям каролингского Возрождения, не выходит за пределы религиозного средневекового мировоззрения. Языческая античная культура была для учёного клирика лишь средством истолкования и углубления христианской догматики. Гораздо менее скована догматическими канонами лирическая поэзия Алкуина.

7. ЗИГФРИД— трагический герой «Песни о Нибелунгах». Королевич с Нижнего Рейна, сын нидерландского короля Зигмунда и королевы Зиг-линды, победитель Нибелунгов, овладевший их кладом — золотом Рейна, наделен всеми чертами идеального эпического героя. Он благороден, храбр, учтив. Долг и честь для него превыше всего. Авторы «Песни» подчеркивают его необыкновенную привлекательность и физическую мощь. Само имя 3., состоящее из двух частей (нем. Sieg — победа, Fried — мир), отражает национальное немецкое самосознание в пору средневековых распрей. Впервые 3. появляется во второй авентюре, а оплакивание и похороны героя происходят в семнадцатой.


В образе 3. прихотливо сочетаются архаические черты героя мифов и сказок с чертами рыцаря-феодала, честолюбивого и задиристого. Обиженный поначалу недостаточно дружеским приемом, 3. дерзит и грозит королю бургундов, посягая на его жизнь и трон. Вскоре смиряется, вспомнив о цели своего приезда. Характерно, что королевич 3. беспрекословно служит королю Гунтеру, не стыдясь стать его вассалом. В этом сказывается не только желание заполучить в супруги Крим-хильду, но и пафос верного служения сюзерену, неизменно присущий средневековому героическому эпосу. Так, в четвертой авентюре только что появившийся в Вормсе 3. яростно сражается с саксами и датчанами, напавшими на бургундов. Главным же подвигом 3. становится добывание жены для своего короля Гунтера. 3. принадлежит важнейшая роль в сватовстве Гунтера к Брюнхильде. Он не только помогает Гунтеру одолеть в поединке могучую богатыршу, но и собирает дружину из тысячи Нибелунгов, которые должны сопровождать жениха с невестой, возвращающихся в Вормс. Державный бургундский правитель посылает 3. в стольный град с благой вестью о том, что он совладал с девой-воительницей, дабы родичи подготовили им торжественную встречу. Это вызывает сердечную радость Кримхильды, которая надеется на то, что 3. теперь может рассчитывать на брак с нею.

Однако главное еще впереди. Строптивая Брюн-хильда не подчиняется Гунтеру на брачном ложе. 3. хитростью помогает своему сюзерену овладеть невестой: надев плащ-невидимку, он победил Брюнхильду в нешуточной схватке. Сняв с нее пояс и перстень, 3. вручил ее нетронутой Гунтеру, а сам, невидимый, удалился в спальню к Кримхиль-де, которой и передал брачные трофеи. Случившееся станет причиной последующей трагедии.

Cсора двух королев обернулась бедой для 3. Услышав от Кримхильды, что 3. познал ее прежде законного супруга, Брюнхильда решает погубить отважного Нибелунга, который, искупавшись в крови дракона, стал неуязвим для стрел. Хаген выведал у Кримхильды, что у героя есть своя ахиллесова пята: упавший лист липы прикрыл участок тела меж лопаток, он-то и представляет опасность для храброго витязя. Доверчивая Кримхильда нашила на одежду мужа условный знак, чтобы Хаген в сражениях прикрывал это место щитом. Изменник Хаген убивает 3. на охоте, метнув в безоружного героя, наклонившегося над ручьем, копье, целясь меж лопаток. Удар оказался смертельным. Оплаканный Кримхильдой 3. был с почестями погребен в Вормсе. Проклятие 3. предопределяет дальнейшую судьбу бургундов, месть за смерть героя влечет за собой и их собственную гибель.

ХАГЕН — героический злодей «Песни о Нибе-лунгах». На его счету два страшных преступления: убийство мужа Кримхильды — Зигфрида и убийство малолетнего сына Кримхильды от второго брака с Этцелем — Ортлиба. X. выступает в повествовании как антипод главной героини. В сражениях с датчанами и саксами, а также в ходе кровавой распри с гуннами от меча X. погибли сотни его врагов. X — самый сильный, бесстрашный и преданный вассал Гунтера. Однако X. не только храбр, но и по-своему мудр. В образе владетеля Тронье, как его часто именуют в повествовании, сконцентрированы политические и идеологические представления германских феодалов.


X. — роковой герой, ибо он единственный, кто предвидит будущее. Сознавая неотвратимость фатума, он принимает на себя миссию вершителя судеб Нибелунгов. Авторы наделяют его неким универсальным знанием, ему, как никому другому, памятно прошлое и открыто будущее. Внутренний -драматизм образа проистекает из того, что X. выступает одновременно как прорицатель грядущего и как его творец.
Почему X. убивает Зигфрида? Объяснить преступление тем, что он, будучи вассалом Брюн-хильды, выполняет ее волю, явно недостаточно, тем более что он и не получает такого приказа, а скорее лишь угадывает желание своей госпожи. Инициатива исходит от самого X., который уговаривает Гунтера пойти на подлость. Во-первых, X. мстит Зигфриду за прежние мелкие обиды. Не случайно он имитирует повторное нападение
саксов и датчан: X. хочет одержать первенство над вчерашним их победителем. Во-вторых, он стремится устранить Зигфрида как абсолютный идеал, постоянно напоминающий ему и другим бургундам о собственном несовершенстве. X. живет по законам феодального мира, Зигфрид приходит в рыцарскую современность из сказочной утопии. Уже в силу этого персонажи несовместимы, и X. в поединке реального с идеальным оказывается временным победителем, хотя и предугадывает последствия своего преступления. Но X. не ограничивается одним лишь убийством Зигфрида. По его предложению в Вормс привозят клад Нибелунгов, который он отбирает у Кримхильды. Тем самым X., отнявший у нее мужа, стремится истребить память о нем. X. предстает в трагическом ореоле, когда идет сам и ведет за собой бургундов навстречу гибели. Ему не удалось отговорить Гунтера от поездки к сестре, но именно он заставил снарядиться бургундов, едущих в гости, как на битву.

В батальных эпизодах X. всегда на первом плане, авторы не устают перечислять всех, кому он снес головы. Это неудивительно, война — стихия X., его существование в мирное время тускло и блекло. В поединках раскрывается суть натуры эпического героя, преданного своему королю и сотоварищам, неукротимого в ярости к врагам. В средневековом героическом эпосе возникает специфический образ зачинщика и участника феодальных распрей. Напомним, что все персонажи «Песни о Нибелунгах» несут в себе архаические черты. Не исключение и X. Выражение «испить крови врага» ко времени окончательного оформления германского эпоса стало метафорой. Но X. предлагает воинам, измученным жаждой, утолить ее кровью убитых врагов, и это, в соответствии с древними языческими поверьями, возвращает им силы. В образе же X. это подчеркивает не только его кровожадность, но и приобщенность к неким таинственным ритуалам, которые в средние века жестоко карались церковью. Этот впечатляющий эпизод ставит X. вне рода человеческого и предрекает, что вскоре прольется и его кровь.


8.

Из всех полуварварских народов, выступивших на арену мировой истории послу крушения Римской империи, островные кельты в первом тысячелетии находились на более архаической ступени культуры. Примерно до начала VIII в., до скандинавских вторжений, кельты, жившие на отшибе Европы, сохраняли архаическую стадию культуры, общинное землепользование, натуральное хозяйство, пережитки группового брака, матриархата. Хотя в V в. кельты подверглись христианизации, но она не пустила глубоких корней. Кельты оставались верны языческим традициям, верили в племенных богов, в природные силы и духов, во всякого рода магические заклинания, зароки, табу. Из родовых и местных преданий вырос кельтский фольклор, насыщенный богатейшим мифологическим материалом. Долгое время, несколько столетий, эти предания сохранялись в устной форме. Певоначально хранителями всякого поэтического предания были старейшины родов. С течением времени произошла дифференциация. Раньше всего выделились друиды, затем – барды и филиды.

Первые записи преданий были сделаны в VII—VIII вв., наносились они на шкуры животных. Один текст, например, назывался «Книга Бурой коровы». Первые записи были сделаны монахами, которые подвергли их некоторой христианизации. Однако эта христианизация не была особенно глубокой. Ирландские монахи, записывая саги, проявляли довольно большую терпимость к содержавшемуся в них языческому элементу. Благодаря этому ирландский эпос богаче эпоса всех остальных западноевропейских народов пережитками верований и представлений эпохи родового строя. Всего в библиотеках собрано до 300 томов сказаний, которые назывались «сагами». Сага— небольшой по объему рассказ, который исполнялся в течение одного вечера. Обычно это происходило тогда, когда мужчины, вернувшиеся домой после охоты или рыбной ловли, коротали время перед сном. Иногда саги образовывали цикл, длительное по сюжету повествование. Наиболее известный цикл — «Похищение быка из Куалнге».

Самая древняя часть кельтского эпоса — уладский цикл, рожденный сказителями из племени уладов, живших в северной части Ирландии, на территории современного Ольстера. Главный герой цикла— Кухулин, в нем находим черты народного заступника: благородство, смелость, готовность отдать жизнь за своих близких. Он гибнет как герой, великодушный и отважный. Вместе с ним его верная подруга Эмер, воплощение кельтского женского идеала.


Для кельтского эпоса, тесно связанного с фольклорной традицией, характерны элементы фантастики, богатство и красочность сюжетов и какая-то особая непосредственность, наивность, «детскость» восприятия мира.

Второй цикл: фении. Фения – военно-религиозная организация. Главный герой – Финн. Наряду с Финном в этих сагах упоминаются его сын Оёсин и внук Осгар. Цикл сказаний о Финне был впоследствии обработан в виде стихотворных народных баллад, получивших широкое распространение.

Из других циклов выделяется группа саг о чудесных плаваниях. Древние ирландцы были смелыми мореплавателями. Впечатления от необыкновенных явлений природы, которые им пришлось наблюдать на островах Атлантического океана, смешалось с представлениями о чудесном обиталище духов женского пола – сид. Отсюда – повести о фантастических плаваниях героев в чудесную страну, или страну блаженства, где царит вечная юность.

Кухулин – главный герой кельтской литературы.


10.

С самого начала саги имели прозаическую форму. Но очень рано филиды стали вставлять в них стихотворные отрывки, передавая речами речи действующих лиц в тех местах, где рассказ достигает значительного драматического напряжения. Число таких поэтических вставок с течением времени изменялось, обычно возрастая. Но и прозаическая канва саги не всегда была вполне устойчивой. Очень вероятно, что при переходе саги от филида к его ученику последним нередко заучивался не весь текст, а только схема саги и самые существенные её части; в соединительных частях же рассказчику предоставлялась свобода для импровизации. Это касается главным образом таких мест, как описания пиров, вооружение героев, поединков и т.п., для которых существовали традиционные стилевые формулы, переносившиеся рассказчиками из одной саги в другую.

Первые записи преданий были сделаны в VII—VIII вв., наносились они на шкуры животных. Один текст, например, назывался «Книга Бурой коровы». Первые записи были сделаны монахами, которые подвергли их некоторой христианизации. Однако эта христианизация не была особенно глубокой. Ирландские монахи, записывая саги, проявляли довольно большую терпимость к содержавшемуся в них языческому элементу. Иногда особенно яркие черты языческого культа опускались или даже присочинялся в христианском духе новый конец саги; однако обычно монахи-переписчики сохраняли все упоминания о колдовстве, заклятиях, столкновениях или любовном общении с СИДАМИ. Благодаря этому ирландский эпос богаче эпоса всех остальных западноевропейских народов пережитками верований и представлений эпохи родового строя.

17.


Исландские саги восходят к устным рассказам о первых поселенцах, к родовым преданиям. Существовали рассказчики саг, почти певцы. С течением времени саги слагались в биографию героя, объединенную генеалогически с другими циклами. Письменно появились в исторических работах исландских клириков, которые любили свой язык. «Книга об исландцах» (1130) Арии Торгильссона, краткая история и «Книга о занятии земли» - список первых поселенцев и их родов. Обычно родовые саги охватывают историю нескольких поколений. Герои в таких сагах не идеализированы. Человек верит только в себя, чудес нет. В противоположность ирландским сагам, они имеют исторический и бытовой характер. Фантастика проникает только в упадок. «Сага об Эгиле» - классическая биография викинга. «Сага о Ньяде» - лучший законник Исландии, его семью сжигают, зять всем мстит. Романтические мотивы в поздних сагах, иногда уже без исторической достоверности. «Сага о Фритьофе» - послужила материалом для поэмы. Многие саги действуют за пределами Исландии. «Сага об Эйрике Красном» открытие Гренландии и Сев Америки. Исторические саги о норвежских королях. Ими пользовался Снорри Стурлуссон в «Книге норвежских королей». Существуют еще саги легендарного и фантастич содержания. Прикреплены к именам легендарных героев. Их называли лживыми сагами. «Сага об Орвад-Одде», 300 лет живет, сражается с великанами, умирает как вещий Олег. Письменные такие саги появляются с середины 13 века и вытесняют другие типы саг. В форме саг обрабатываются песни героич эпоса «Сага о Волсунгах», совпадает с Эддой про сигурда. Середина 13 «Сага о Тидреке – Дитрихе Бернском». Биографическое собрание всех саг о нем. Во второй половине 13 века усваивается новая рыц культура – появляются рыцарские саги, переводы эпич поэм «Саги о Карле Великом», о Тристане, об Артуре. К началу 14 века исчерпались возможности. Порабощение чужими.
11.
«Старшая Эдда» представляет собой собрание эпических песен мифологического и героического содержания, в основной своей массе сложенных древнегерманским аллитерационным тоническим стихом и незначительной части сопровождаемых прозаическими пересказами. В своей основе части «Эдды» были сложены около 10 века, записаны же были, вероятно, в 12 веке. «Эдда» является единственным в своём роде памятником европейской языческой поэзии средних веков.

Для этого панорамного произведения характерны простота и ясность мысли, членение стихов на строфы, широкое использование аллитерации, определенной звуковой организации речи, когда повторяются согласные, например звука «м», как в этом отрывке: «Мощный, уймись, иль мощный мой молот / Мьольнир, немым тебя сделает вмиг».


Песни «Старшей Эдды» весьма разнообразны как по форме, так и по содержанию. Всего «старшая эдда» содержит более 30 текстов, обычно группируемых в 2 раздела:

  1. песни мифологические, включающие сказания о сотворении мира и о конце мира, а также мифы о божествах древних скандинавов.

  2. Песни героические, излагающие трагические судьбы знаменитых родов.

Среди мифологических песен прежде всего обращает на себя внимание «Прорицание вёльвы», помещённое в самом начале «Эдды». Это патетический, исполненный глубого драматизма рассказ о сотворении мира, его грядущей гибели и возрождении. Образы этой песни отличаются грандиозностью и могучей, суровой силой. Тема гибели богов переплетается с темой неодолимости всевластной судьбы. Суровость, даже некоторая мрачность мифических представлений «Эдды» коренилась в суровых условиях жизни древних скандинавов периода раннего средневековья. Иной характер носит «Словесная распря Локи». Если «Прорицание Вёльвы уводит нас в седую древность, когда вера в языческих богов на скандинавском севере была ещё незыблемой, то «Словесная распря Локи», когда вера в старые мифы была полностью утрачена.

Обращает на себя внимание разностильность песен, трагических и комических, элегических монологов и драматизированных диалогов, поучения сменяются загадками, прорицания - повествованиями о начале мира. Напряженная риторика и откровенная дидактичность многих песен контрастируют со спокойной объективностью повествовательной прозы исландских саг. Этот контраст заметен и в самой "Эдде", где стихи нередко перемежаются прозаическими кусками.


13.

В «Старшей Эдде» дидактический цикл представлен единственным, но очень важным текстом – «Речами Высокого». «Высокий» - одно из многочисленных имен Одина, который учит людей двум видам мудрости - житейской и магической.

Раздел, посвященный житейской мудрости, пронизан противопоставлением Ума и Глупости. Одна из ключевых ситуаций, иллюстрирующих эту оппозицию, - пир в незнакомом доме, где гость должен быть бдительным и осторожным, в меру молчаливым, в меру разговорчивым, в меру пить и в меру есть – в противном случае он окажется «глупцом». Тут три существенных момента: призыв к недоверию, призыв к соблюдению меры и в этой связи уже упомянутая альтернатива – быть либо мудрым, либо глупцом.

«Мудрый» слушатель поучений Одина должен был понять оба этих призыва (к недоверию и соблюдению меры) как распространение на людей того состояния безопасности, которым боги пользуются за стеной Асгарда. В суровом скандинавском мире с его частыми родовыми распрями, оно высоко ценилось. Но почему оно несовместимо с репутацией глупца? «Речи Высокого» создавались в родовом обществе, в котором статус отдельного человека определялся статусом рода. Он формировался многими поколениями его предков, но мог быть устранен в одночасье из-за недостатка житейской мудрости у одного члена рода. А в архаическом обществе человек, опозоривший свой род и не сохранивший его статус, негласно становился «persona non grata»: он не мог выгодно жениться, ему практически невозможно было приобрести друзей и союзников, и, как следствие, его существование становилось гораздо менее защищенным, то есть более опасным. Так что Один, называя житейскую мудрость «драгоценной», вряд ли преувеличивает.




Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10




©www.engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет