Centr al Asian J ournal o f Art Studie s V
olume 6. Issue 3. 2021
16
Я проскачу до края,
Город и степь
Накреня.
Здесь пространственная смысловая
нагруженность
«края»
дополнилась
смыслом исполненности намерения,
деяния:
«я проскачу до края»
.
С появлением динамики, движения
пространство обретает панорамность,
целостность, доступное включенности
вертикального модуса пространства.
Возникает ощущение того, что панорама
происходящего описывается как бы
с уровня высоты всадника или парящего
в небе беркута.
Итак, «половецкий край» –
контаминация континуальной и дискретной
картины мира. Логика линейного
развития перебивается вертикальной
позицией динамики событий, которые
вовлечены в круговорот движения
аргамака:
ветер, пламя, травы, пыль,
атака, грохот,
даже в денотативной
ассоциации выражают некую динамически
протекающую событийность.
Парадоксальна, с точки зрения
линейно-статичной картины мира,
устойчивость жизненного мира номада.
Устойчивость здесь заключается
в фиксации, духовной «привязанности»
к вертикально означенной модели
мира: жизненный мир номада укоренен
в эту вертикаль как символ «вечного
возвращения». Пространственная же
горизонталь актуализируется как часть
этого жизненного мира – момент,
событие, действие, дорога. Возникает
онтологическая парадигма здесь-бытия,
события в точке со-бытия. Образ жизни
традиционного казахского общества
и мифопоэтическая картина мира
оказали влияние на пространственные
представления, которые «нашли
отражение в топонимике физического
пространства и способах ориентации
в нём, в организации виртуального
и музыкального пространства» казахов
(Бахралинова 175).
«Город и степь» – теоретически
две антиномичные и одновременно
амбивалентные семиотические фигуры,
топологически символизирующие
два разных типа культур, способов
жизнедеятельности. Вместе с тем
для О. Сулейменова эти культурные
пространства не означены в оппозиции
«свой»-«чужой», «сакральное»-
«профанное»: город и степь
для аргамака – всего лишь
преодолеваемое пространство,
для поэта – мыслимое, обозреваемое
жизненное пространство. «Базовая
пространственная модель» традиционной
казахской культуры «сочетает в себе
качества «слойной и ризомической
моделей» (Бахралинова 175). Иными
словами, пространственная модель,
характерная для традиционной казахской
языковой картины мира, представляет
собой устойчивость трехчастной
вертикали, восходящей к тенгрианскому
мировидению и актуализирующейся
«здесь» и «теперь» горизонтальной
составляющей, характеризующейся
типом ландшафта. Ризоматика здесь
функционирует как ситуативная
конфигурация пространства, которая
обладает, согласно теории номадизма
Ж. Делеза, «презумпцией ацентричности».
Сознание поэта не центрирует
и не иерархизирует пространство
в исчисляемом измерении. Вероятно,
номадический принцип «внекодовой
территоризации» в преломлении через
призму ценностных устоев казахского
народа и личностной нравственной
позиции О. Сулейменова определил
кредо Поэта:
«Воспеть степь, не унижая
горы»
. С точки зрения семиотики
пространства, степь и горы в данном
контексте означены и как величины
реальной географии, и как сакральные
символы экокультурного топоса.
И, собственно, концептосфера
«Аргамака», и картины мира
О. Сулейменова осуществляются
в ризоматической «стратегии»
