Валентин Саввич Пикуль крейсера (роман из жизни юного мичмана) Валентин Саввич пикуль
жүктеу/скачать 0,54 Mb.
|
*** В проводах, безжалостно оборванных у Инкоу, уже звенела трагедийная нота, а выход эскадры из Порт‑Артура становился неизбежен… Скрыдлов развил бурную деятельность. – Времени нет, нет времени! – суетился он. – Если уж нельзя форсировать ремонт крейсеров, значит, надо его сворачивать. Какие механизмы разобраны, быстро собрать. Что там на «России»? Клинкет паропровода? Ладно, как‑нибудь пронесет… Главное – быстро! Чтобы в любую минуту бригада могла выйти в точку рандеву с эскадрою Витгефта. – А где она, эта точка? – спрашивали каперанги. – Пока… сам не знаю, – отвечал Скрыдлов. Он телеграфировал наместнику, что крейсера Владивостока готовы отвлечь на себя эскадру адмирала Камимуры. «Для успеха, – сообщал Скрыдлов, – мне КРАЙНЕ ВАЖНО знать время выхода адмирала Витгефта» (ибо координация действий необходима как воздух). Алексеев отвечал, что о выходе Витгефта известит сразу же, как только будет извещен об этом сам. – Он меня известит, когда сам узнает, – ворчал Скрыдлов. – А если его вообще не известят? Такое ведь тоже возможно… Все в жизни объяснимо, и только поведение Скрыдлова остается необъяснимым. История уже сняла с него придирчивые упреки за то, что он не рискнул прорваться в Порт‑Артур. Но почему адмирал и теперь оставался на берегу? Все надеялись, что уж сейчас‑то, когда решается судьба Порт‑Артурской эскадры, он по праву займет место на мостике «России», чтобы, соединясь с эскадрою Витгефта, возглавить весь флот… Но этого не случилось. Николай Илларионович предпочел за лучшее пересидеть в своем кабинете на Светланской улице. Безобразова он тоже пощадил, сказав ему: – Крейсера поведет Карл Петрович Иессен… С календарей, как отсохший лист с дерева, слетела еще одна страница и открылась новая – 28 июля 1904 года. – Будем ждать сигнала от наместника, – сказал Скрыдлов и сложил на животе руки, как старая бабка на завалинке, которая все в жизни уже сделала, теперь остается последнее – не прохлопать трубного гласа, зовущего ее в лучший мир. *** Витгефт был ранен, и никто бы не осудил старика, останься он тогда на берегу. Но Вильгельм Карлович оказался исполнительнее Скрыдлова: с пяти часов утра 28 июля он безропотно занял место на адмиральском мостике флагманского броненосца «Цесаревич». Оттуда, со страшной высоты, он видел все, а все люди издалека видели своего адмирала… В окружении Витгефта сейчас были: контр‑адмирал Матусевич, начальник его штаба; любимец покойного Макарова – лейтенант Коля Азарьев (штурман); флаг‑офицеры в чинах мичманских – Эллис и Кувшинников; лейтенант Ненюков (артиллерист), а среди них выделялся отважный сын сербского народа – красавец Драгичевич Никшич, тоже лейтенант (и тоже штурман). Младший флагман эскадры, князь Ухтомский, держал флаг на броненосце «Пересвет», и, если Витгефт погибнет, он обязан заменить его, продолжая битву… Крейсер «Новик» открыл движение эскадры, за ним плавно тронулся «Цесаревич», в кильватер флагману пристраивались другие броненосцы, крейсера и миноносцы. Все было торжественно, не без величавости. Над мачтами «Цесаревича» ветер развевал и комкал почти праздничный сигнал: «ФЛОТ ИЗВЕЩАЕТСЯ, ЧТО ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ПОВЕЛЕЛ НАМ СЛЕДОВАТЬ ВО ВЛАДИВОСТОК…» – К бою! – последовали команды. Витгефт приглядывался к «Ретвизану», которым командовал дерзостный поляк, капитан 1‑го ранга Эдуард Щенснович: – Как‑то там с наскоро заделанной пробоиной? Ведь они даже не успели откачать пятьсот тонн воды. – Ничего, держатся, – из‑за плеча подсказал каперанг Иванов, опытный командир «Цесаревича». – Я боюсь, – ответил Витгефт, – что стоит эскадре набавить узлов, и переборки на «Ретвизане» полетят к чертям… Как вы думаете, Николай Михайлович? – Полетят, конечно, – не стал мудрить Иванов… – Сколько держать? – спросил Витгефт у Матусевича. – Пока нас устроят и двенадцать узлов…
– Четыре румба влево, – не растерялся Витгефт, найдя самое верное решение, отчего противники стали расходиться на контргалсах, и Того не сразу понял, что его маневр сорван. «Ниссин» открыл огонь, на что Витгефт реагировал без промедления: – Броненосцам отвечать из главного калибра… Того, используя преимущество в скорости, обошел нашу эскадру с конца, он менял свои курсы, снова и снова примериваясь к охватам головы, но каждый раз оказывался в дураках, а башенный огонь враждующих сторон отражал нарастание боя во время неизбежных сближений. Того постыдно «промахнулся» в неумелом маневрировании, его эскадра оказалась далеко позади русской, на «Цесаревиче» даже пошучивали: – Того, наверное, сегодня не выспался. – Да, что‑то не видать прежнего задора. – О! Попадание в «Читозе»… вон‑вон, видите? «Читозе», жестоко раненный, уже отползал в сторону, за ним отбегали японские крейсера. Еще доклад: – Вижу, на «Сикисиме»… корму рвануло! Совершив непонятный поворот на восемь румбов, эскадра Того строем фронта удалялась в море, на горизонте виднелись только трубы, мостики и мачты… Там пластами блуждал дым. – Ничего не понимаю… зачем? – недоумевал Витгефт. – А я, кажется, догадываюсь, – ответил Иванов. – Того боится, что мы, как в прошлый раз, отвернем обратно к Артуру, вот и заманивает нас подальше от крепости…
– Не пора ли командам обедать? – спросил Иванов. – Как угодно, – отвечал Витгефт. – Мне сейчас не до еды, но, если люди не потеряли аппетита, я не возражаю…
– Задам храпака, пока там адмиралы волынят… В 16.30 снова началось сближение противников, две эскадры развили бушующие шквалы огня, в котором страдали одинаково и японцы и русские… «Миказа» уже горел, но забивал пламя, одна из башен японского флагмана не проворачивалась. Свирепый ливень осколков осыпал и наши палубы, русские комендоры – скрывая раны! – не оставляли орудий, стреляя, стреляя, стреляя… Витгефт не покидал площадки адмиральского мостика, открытый всем словно напоказ. Флаг‑офицеры тянули его за полы тужурки, даже за штанины брюк: – Вильгельм Карлыч, опасно… вниз, в рубку! – Оставьте меня. Сегодня я должен быть молодцом. Отсюда мне удобнее видеть, и здесь меня видит вся эскадра. В конце концов, человеку безразлично, где умирать!
– Где Матусевич?.. Ненюков?.. Драгичев?.. Весь штаб эскадры – вповалку. Мертвые переплетались с живыми, и мичман Эллис приник лицом к лицу лейтенанта Азарьева – так, будто они дарили один другому последнее смертное целование. Николай Михайлович Иванов пришел в себя: – Эскадра не должна знать о гибели флагмана… Флаг адмирала Витгефта не спускать! Эскадру поведу я… сам поведу! Его шатало. Из носа и ушей фонтанировала кровь. – На румбе… какой курс? – спрашивал он. – Держим… сто восемнадцать, – отвечали рулевые, перехватывая липкие от крови рукояти штурвала. Время 17.43. Вторым снарядом разнесло ходовую рубку «Цесаревича». Все, кто уцелел от первого взрыва, полегли замертво. Флагман, ведущий эскадру, начал скатываться в бессмысленную циркуляцию, но при этом эскадра, еще не зная о гибели Витгефта, исполнительно заворачивала ему в кильватер, думая, что адмирал начинает очередной маневр… *** Неожиданно для японцев она даже удвоила мощь огня, а корабли противника ослабляли огонь, многие выходили из боя. «Якумо» и «Асахи» были разрушены взрывами, в их пробоины хлестала вода. «Кассуга» и «Чин‑Иен» едва оправились от попаданий, сильно дымя. На крейсере «Ниссин» снесло палубные надстройки… Того сорвал с головы фуражку! Он швырнул ее на решетки мостика, скользкие от крови убитых, и топтал фуражку ногами, с хрустом раздавив адмиральскую кокарду. – О, боги… не может быть! – выкрикивал он. Его «Миказа» превращался в развалину. Мостики и спардек напоминали свалку каких‑то неведомых конструкций. Грот‑мачта, уже перебитая, склонялась над этим хаосом изуродованного железа, грозя рухнуть. Орудийные башни омертвело молчали, сочась дымом (у флагмана осталась одна шестидюймовка). Палуба была усеяна убитыми. Орали раненые. «Миказа» горел… – Они, кажется, побеждают меня, – признал Того. (Признание Того зафиксировали два посторонних человека: французский адмирал Эмиль Олливье и британский морской атташе, который все время битвы не покидал Того, стоя подле него на мостике «Миказа». По словам Олливье, адмирал Того был потрясен решимостью русской эскадры, которая надвигалась на него, готовая погибнуть, «чтобы спасти судьбу войны и честь России… Того дает приказ к отступлению!». Английский атташе дополняет: «Того увидел, что перед невероятным упорством русской эскадры, которая решила во что бы то ни стало пробиться (во Владивосток), ему придется отступить…») – Лейтенант Сакураи, – велел Того, – пишите приказ. Это будет мой позорный приказ – об отступлении. – Не может быть, адмирал! – Да, да… на этот раз мы проиграли. – Отступление к Эллиоту? – Нет, в Сасебо… на ремонт! (В отдаче приказа возникла пауза, которую не понять, не зная флотских порядков. Объявляя флоту свою волю, флагман сначала оповещает: «Готовьтесь принять приказ», после чего корабли обязаны ответить ему поднятием флагов: «Ясно вижу, вас понял». Лишь после этого обмена сигналами флагман извещает эскадру о своем приказе…) Корабли уже ответили Того, что его поняли и ждут распоряжений. Ни японцы, ни русские еще не знали, что не только участь Порт‑Артура, но, может, и судьба всей войны была заключена в этой раскаленной минуте. Итак, японская эскадра выжидала приказа – об отступлении. Но именно в этот момент Того заметил странную циркуляцию «Цесаревича». Он сузил глаза в две щелки: – Лейтенант Сакураи, прежний приказ отменяется. Мы не идем в Сасебо на ремонт – мы продолжаем битву… Не попади второй снаряд в рубку «Цесаревича», не замедли Того с отдачей приказа – и все было бы иначе… Все, все, все! Но эта критическая минута кончилась. Адмирал Того нагнулся и, подхватив фуражку с раздавленной кокардой, снова нахлобучил ее на голову. Начиналась последняя фаза боя, и заходящее солнце било русским в глаза, ослепляя наших наводчиков… *** Из груды мертвых тел на мостике «Цесаревича» вдруг начал вылезать лейтенант Ненюков, очнувшийся после взрыва: – Кто здесь живой? Отзовитесь… вы, живые! Живых не было. «Цесаревич» продолжал выписывать кривую, но следующие за ним корабли уже поняли бессмысленность этого маневра, и они – один за другим – покидали флагман, строй был сломан ими, в растерянности они сбились в кучу. Дмитрий Всеволодович Ненюков сам встал к штурвалу, решив заменить рулевых и даже адмирала Витгефта, нога которого валялась в углу рубки, сверкая лампасом. Но штурвал вращался свободно: управление рулями не срабатывало. – Братцы, кто может, поднимите сигнал… Сигнал он поднял: «Командование эскадрой передается младшему флагману». Контр‑адмирал Ухтомский, не зная, что случилось с Витгефтом, машинально распорядился: – Оповестите эскадру: «Следовать за мной». Но фалы, протянутые к мачтовым реям, были разорваны осколками, сигнальщики «Пересвета» укрепили флаги к поручням мостика, где их никто не разобрал, и потому за кормою «Пересвета» никто не последовал. Японская эскадра активизировала стрельбу, и в этом кошмаре каперанг Эдуард Щенснович, командир «Ретвизана», принял почти дикое, но верное решение: – На таран… тараним «Миказу» и Того! – Переборки не выдержат, – предупредили его. – Нам ли сейчас думать о переборках?.. «Ретвизан», сам полузатопленный, устремил свой форштевень на вражеского флагмана. Японцы обрушили на дерзкого огонь всех кораблей сразу. Порою «Ретвизан» совсем исчезал в дыму и всплесках воды, но потом вырывался из них снова, страшный в своей безумной ярости… ближе, ближе, ближе. Ближе! До «Миказы» оставалось всего лишь 17 кабельтовых. – Баковая, круши Того! – призывал Щенснович. «Миказа» вздрогнул, как боксер от удара в челюсть. Из его носовых погребов выбросило черный гриб дыма, и верхушка этого гриба – уже в небесах – полыхала сгоравшими кордитами. И тут осколок угодил Щенсновичу прямо в живот. Скрюченный от невыносимой боли, он терял сознание. – Держитесь эскадры… – прошептал каперанг. «Ретвизан» отвернул, но минутами своей доблести он дал передышку своим кораблям, на себя одного принимая множество ударов, предназначенных всей нашей эскадре… – Переборки выдержали, – доложили Щенсновичу. – Прекрасно! Оставьте меня… умереть…
– Куда вы? Предатели… только во Владивосток!.. Того уже отводил свою эскадру. Не потому, что он щадил русских. Просто у него более не оставалось сил – ни духовных, ни материальных. Наконец погреба опустели – их содержимое было выпалено в противника. Сама полуразбитая, еще вспыхивая фейерверками палубных пожаров, тоннами черпая в себя воду, японская эскадра исчезала во мраке ночи… Она уходила в Сасебо – она шла на ремонт! *** Вдали от гула этой безумной битвы, в тишайшем Мукдене, наместник Алексеев составил для Владивостока секретную телеграмму за № 2665, которая и оказалась последним решающим мазком на этом обширном полотне трагедии русского флота: «Эскадра (Витгефта) вышла в море, сражается с неприятелем, высылайте крейсера в Корейский пролив» – к Цусиме! Но чем завершился бой эскадры, наместник еще не знал… Когда в Петербурге восемь часов утра, во Владивостоке два часа дня. Отправленная в этот срок телеграмма Алексеева легла на стол перед адмиралом Скрыдловым лишь 29 июля. – Филькина грамотка! – сказал адмирал Иессену. – Эскадра Витгефта вышла… когда вышла? Она сражается с неприятелем… с каким успехом? Выслать крейсера к Цусиме – это единственное, что мне понятно. Надеюсь, и вам, Карл Петрович? – А если Витгефт опять вернется в бассейны?
– Вполне возможно, – отвечал Скрыдлов. Иессен рассуждал педантично, но верно: – Если мне поставлена задача встретить Артурскую эскадру, то я должен знать точное время, иначе я, как навигатор, не могу вычислить ни координаты рандеву, ни точку времени! – Судя по всему, вы увидите ее на подходах к Дажелету. – На подходах… так воевать нельзя! – Нельзя, – согласился Скрыдлов. – Но, очевидно, и сам наместник ни шиша не знает, что в море творится… Думаю, что южнее параллели корейского Фузана вам продвигаться не следует. При встрече с Камимурой старайтесь отвлекать его к северу, дабы избавить бедного Вильгельма Карлыча от борьбы с крейсерами. При погоне разрешаю сливать за борт запасы пресной воды, можете выбросить из бункеров даже половину угля, дабы облегчить свое движение… Исполать вам!
– Встретим артурцев! Еще как встретим… Я не знаю, сколько пробило на часах в кабинете командующего флотом, когда адмирал Скрыдлов бомбой вырвался из кабинета, потрясая очередной телеграммой наместника: – Все меняется! Витгефт убит, наша эскадра разорена… Крейсера надо вернуть, иначе… Срочно посылайте вдогонку им миноносец! Самый быстрый. Пусть не жалеет угля и машин. Пусть догонит, пусть вернет. Крейсера там уже не нужны! Номерной миноносец сорвался с рейда и стремглав вырвался в открытое море. Молодой командир в кожаной тужурке пригнулся на мостике, как жокей в седле, крича по трубам в машину: – Ну, ребята… выжимай! Сколько можете… Словно острый нож, миноносец вонзился в тяжелые волны – и пошел, пошел, пошел распарывать их, резать, кромсать, как плугом. Свистящая пена летела через головы людей, корпус от напряжения сочился «слезой», но об этом никто не думал. Главное – догнать, остановить, вернуть… Больше суток длилась чудовищная гонка, наконец где‑то очень далеко горизонт украсило выхлопами дымовых труб. Но «лошадиные силы» машин иссякли, и командир красными от соли глазами, чуть не плача, смотрел, как растворяются дымы русских крейсеров, уходящих дальше и дальше – в неизбежное, в роковое… С большим трудом он вернул миноносец во Владивосток. Его шатало от усталости, рука с трудом вскинулась к фуражке: – Крейсера ушли… я видел только их дымы! Скрыдлов, отвратясь от карт, обратился к иконе: – Господи, простишь ли? Вечная им память… *** Японские женщины, повязав головы синими полотенцами, унылой вереницей тянулись по сходням на крейсера, неся на согбенных спинах мешки с британским кардифом. Они работали молча, без песен и смеха, только слышалось их учащенное дыхание, а под шаткими сходнями, соединявшими берег с палубами, качалась сизая вода, поверх которой плавали арбузные корки и рыжие комки раздавленной хурмы. Это были женщины, одинокие или вдовы, судьба которых еще с юности колебалась, как и эти сходни, между фабричной каторгой или домом терпимости, а потому они не роптали на тяжесть мешков с углем, их почерневшие лица силились улыбаться… Адмирал Камимура, глядя на них, с печалью стареющего мужчины думал о жене, которая в Токио навещала теперь пепелище родного дома, и, наверное, она подолгу плачет возле обгорелых вишен, посаженных ею в год их свадьбы… Вахтенный начальник флагманского «Идзумо» доложил адмиралу, что бункеровка крейсеров затягивается по вине этих нерях, которые не умеют двигаться по сходням бегом. – Я сторонник найма китайских кули, – сказал он. – Я тоже… Что сегодня на обед в экипажах? – Бобовая похлебка с цыплятами и овощами. – Надеюсь, котлы наших камбузов не вычерпаны до дна. Так покормите этих несчастных и дайте им рису сколько хотят.
– Русские броненосцы снова укрылись в бассейнах Артура, кроме флагманского «Цесаревича», который интернирован немцами в китайском порту Кью‑Чао. Он страшен. Но он жив… В отличие от русского командования Камимура точно в срок был извещен о событиях в Желтом море. 29 июля Того указал ему взять четыре броненосных крейсера и легкий «Чихайя», чтобы сторожить возможный прорыв порт‑артурских крейсеров к Владивостоку (имена их были известны: «Аскольд», «Диана» и «Новик»). В шесть часов вечера следующего дня Камимура получил свежую информацию с моря. «Аскольд» видели уже на траверзе Шанхая, «Диана» промчалась куда‑то мимо Формозы, а «Новик» растворился в неизвестности. Того напомнил по радио, что сейчас следует ожидать выхода владивостокских крейсеров… Камимура принял решение: – Передайте адмиралу Уриу, что ему надлежит крейсировать южнее Цусимы, а я беру самые лучшие крейсера для контроля за подходами к Цусиме со стороны северных румбов… В ночь на 1 августа «Идзумо» выдерживал скорость в экономическом режиме котлов, дабы зря не расходовать запасы боевого кардифа. Где‑то страшно далеко, словно в другом мире, горизонт обозначился сабельной полоской рассвета. Было 4 часа 15 минут, когда Камимуру вызвали на мостик. – В чем дело? – недовольно спросил адмирал. – В море блеснул огонь… как вспышка спички!
– На южных румбах – три тени! – последовал доклад. Громадные цейсовские бинокли разом вскинулись на мостиках «Идзумо». Три тени постепенно оформились в четкие силуэты русских крейсеров, и сомнений уже не оставалось: – «Россия»… «Громобой»… концевым – «Рюрик»! «Невидимки» разом обрели зримую сущность. – Не стоит мешать им, – сказал Камимура, – пусть они отбегут еще дальше к югу, а мы тем временем захлопнем ворота, ведущие к Владивостоку… Можно прибавить оборотов. Вода с тихим ропотом расступалась перед «Идзумо». жүктеу/скачать 0,54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|