ГРУППА ТРЕТЬЯ, ПОЛОЖИТЕЛЬНАЯ. ЧИСЛО ДОНОРОВ КРОВИ РАСТЕТ

Елена Мотренко,

«Вечерняя Москва. Утренний выпуск» (Москва), № 86, 18.05.2015, c. 5

На границе Московской и Владимирской областей, в поселке Сосновый Бор, открылся первый в России и, что очень важно, бесплатный реабилитационный центр для детей, победивших онкологию, — лагерь «Шередарь».

Аня Бабарскова сегодня нарасхват. То одна телевизионная компания просит записать «синхрон», то другая. Хотя несколько минут назад девочка со сцены призналась: «Знаете, а ведь я была совсем стеснительная». Теперь не стесняется. Ну, может, чуть-чуть.

— Я целый год жила больничной жизнью — лекарства, операции, перерывы и снова лекарства, — говорит Аня. Разбуди девочку среди ночи и спроси диагноз. Отчеканит: «Остеосаркома левой локтевой кости». Была. Но в памяти все равно бесконечный круговорот больничной жизни. И вдруг после лечения тебя просто выталкивают из той жизни. Ты не понимаешь, что делать дальше, как общаться с людьми. Я и до болезни была очень стеснительным ребенком, а за год ситуация еще больше усугубилась...

Аня поправляет густые русые волосы. Но даже когда бантик приколоть было не к чему, все равно не переживала.

— Люди как относятся? Говорят «детская онкология» и думают, что в больнице серые стены, дети плачут, горе, счастья нет. А это же дети! Они катаются на стойках с лекарствами, шутят, смеются. Приезжают волонтеры, клоуны, есть школа. Обыкновенная жизнь. Только другая. И даже по ней можно скучать.

— И тут мы узнали о «Шередаре». Эти семь дней, которые я провела там, были самыми яркими, самыми насыщенными в моей жизни, ощущение полного безграничного счастья, — голос Ани дрожит. Наивно. По-детски. Искренне.

Без греха на душу.

«Шередарь» с непривычки звучит странно. Что за зверь такой? А всего-то — название маленькой речушки, что протекает среди лугов и сосен у поселка Сосновый Бор. В 2010 году здесь заложили город детства, но через два года едва не лишились места — по соседству грозились вырыть карьер. А где карьер, там по нормам безопасности детей быть не должно. Обратились в последнюю инстанцию — к президенту. У главы государства и собак просят, а тут такое дело — дети... И помогло. Теперь первый и пока единственный реабилитационный центр для детей, переживших онкологию, — это 15 гектаров земли; в просторных домиках-срубах пахнет сосной — почти как фитотерапия, есть медицинский корпус, столовая, котельная и автономная электроподстанция. Смена длится 7-8 дней и не стоит родителям ни копейки. Мы серьезно.

— И недели достаточно? — меня терзают смутные сомнения.

— Да. Дети приезжают фактически здоровые, но ослабленные. 7-8 дней — оптимально. Критерии отбора очень четкие: три или четыре года после болезни, не более трех раз пребывания у нас и, конечно, медицинские показатели. Мы стараемся брать всех. Если не берем в эту смену, то в следующую возьмем точно, — рассказывает учредитель благотворительного фонда реабилитации «Шередарь» бизнесмен Михаил Бондарев. Он признается, что уже не может просто взять и бросить проект (грешно, «карме навредит»). — Представьте себе, что вы идете по улице и видите, что лежит человек, которому нужна помощь. А рядом никого нет. И потом вы понимаете, что никто, кроме вас, до медпункта его не довезет. Я в такой же ситуации.

О том, что детям нужна психологическая и социальная помощь после болезни, впервые заговорил голливудский актер Пол Ньюман. За 20 лет идея превратилась в целую международную сеть детских реабилитационных лагерей — SeriousFun Children's Network. В нашей стране с реабилитацией онкобольных слабовато — пока не было отдельного центра, Бондарев проводил программы на базе своего пансионата. За два года удалось принять 300 ребят. Но, по статистике, в реабилитации нуждаются около 10-15 тысяч российских детей. Есть над чем задуматься.

«Ма шери»

К 14 годам Андрей Миронов перерос маму, научился стрелять из лука и знает все о раке легких. Ветеран «Шередаря». В третий раз приезжает в лагерь (просто нравится) и теперь охотно рассказывает «о былом».

— Мы гуляем, катаемся на лошадях, участвуем в мастер-классах. Первый раз, когда я приехал, у нас было актерское мастерство — ставили спектакль, снимали на видео. Кажется, я играл царевича, — замечает скромно Андрюша. — Первый раз было непривычно, даже страшно.

С маленькими «шередарианцами» работают наставники-волонтеры — сокращенно, нежно и почти по-французски — «шери». Они же — самые дорогие и любимые у детей, «ма шери».

— В первую поездку по программе я не переживала, Андрюша за меня волновался — как я буду без него, — рассказывает мама Ирина. — Чтобы родители не мешали, забирают мобильный телефон. Отдают только под вечер. Но мне ребенок сразу сказал: «Мам, не мешай. Мне некогда, тут здорово». А на вторую смену сын вообще телефон выключил! — смеется Ирина. — И дома не забывают о времени, проведенном в «Шеридаре». Здесь будто проникают в ребенка. Однажды Максим мне сказал, когда я хотела его отругать: «Мама, а на нас «шери» никогда не кричат!» Максим — это младший брат Андрея. Здоровый малыш, который никогда не болел онкологией. Таких ребят в «Шередаре» называют «сиблингами». Здесь понимают, что онкология — это стресс не только для больного, но и для родных. Поэтому братьев и сестер тоже ждут в «Шередаре».

— После болезни я что-то не позволяла Андрюше, но на программах разрешается все, — продолжает Ирина. — Они попадают в детство, которого у них не было.

В «Шередаре» дети занимаются тем, чем в обычной жизни, может быть, и не пришлось — варят мыло, делают газету, красят одежду. За неделю у каждого ребенка собирается чуть ли не чемодан самодельных сувениров.

— Самое важное для ребенка — он понимает, что он сильный, что он может, что он не один, — объясняет Михаил Бондарев. — Ребенок понимает, что он талантлив, умеет дружить, что болезнь позади, и это самое главное. Это называется рефлексия — важная часть программы. Чтобы ребенок каждый день делал что-то такое, в чем он сам себя преодолевает, рос в собственных глазах каждый день. Первый десант «шередарианцев» высадится уже 21 мая. Начало новой жизни для 40 ребят из более чем 20 регионов России.