P. S. Я всё ещё люблю тебя

13
Мои  занятия  «скрапбукинг  для  пенсионеров»  официально  начались.
Не  буду  отрицать,  посещаемость  меня  разочаровала.  Сегодня  здесь  только
Сторми,  Алисия  Ито  –  бодрая  и  крепкая  старушка  с  аккуратными
отполированными  ногтями  и  короткой  стрижкой,  и  хитрый  мистер
Моралес,  который  пришел  только  потому,  что  запал  на  Сторми.  Или  на
Алисию.  Сложно  сказать  наверняка,  так  как  он  флиртует  с  обеими,  и
каждой  посвятил  по  странице  своего  альбома,  который  решил  назвать
«Старые  добрые  времена».  Страницу  Сторми  мистер  Моралес  украсил
музыкальными  нотами,  клавишами  пианино  и  фотографией,  на  которой
они вместе танцуют на прошлогодней дискотеке. Страницу Алисии он еще
не  закончил,  но  по  центру  уже  приклеил  фотографию,  где  та  сидит  на
скамейке  во  дворе,  глядя  перед  собой,  и  украсил  ее  цветочками.  Очень
романтично.
Бюджет  мне  выделили  скромный,  поэтому  я  принесла  собственные
материалы.  Кроме  того,  я  велела  своим  ученикам  собрать  картинки  из
журналов, а также всякие мелочи, вроде помпонов и пуговиц. Сторми такая
же барахольщица, как и я, и у нее нашлось множество сокровищ: кружева с
платьев,  в  которых  крестили  ее  детей,  коробок  спичек  из  мотеля,  где  она
познакомилась  с  мужем  («Не  спрашивай»,  –  сказала  она  на  это),  корешок
билета  из  парижского  кабаре.  «Париж  1920-го!  –  всполошилась  я.  –  Вы
встречали  Хемингуэя?»  Но  Сторми  лишь  бросила  на  меня  презрительный
взгляд:  вообще-то  она  не  настолько  старая,  а  мне  следует  подучить
историю.
У  Алисии  более  минималистический  и  аккуратный  стиль.  Моим
черным  маркером  для  каллиграфии  она  подписала  каждую  фотографию
японскими иероглифами.
– Что здесь написано? – спрашиваю я, указывая на снимок, где Алисия
и  ее  муж,  Фил,  стоят  у  Ниагарского  водопада.  Они  держатся  за  руки  и
облачены в желтые дождевики.
Алисия улыбается.
– Здесь написано «День, когда мы попали под дождь».
Значит, Алисия тоже романтик.
– Должно быть, вы очень по нему скучаете.
Фил  умер  год  назад.  Я  встречалась  с  ним  лишь  несколько  раз,  когда
помогала  Марго  с  организацией  пятничных  вечеров.  У  Фила  был

старческий  маразм,  и  он  почти  не  разговаривал.  Обычно  он  сидел  в
инвалидном кресле в общей комнате и всем улыбался. Алисия от него ни на
шаг не отходила.
– Я скучаю по нему каждый день, – отвечает она, прослезившись.
Сторми  втискивается  между  нами,  с  зеленой  блестящей  ручкой  за
ухом, и говорит:
– Алисия, тебе бы чуть оживить свои страницы. – Она подталкивает в
ее сторону набор наклеек с зонтиками.
–  Нет,  спасибо,  –  натянуто  отвечает  Алисия,  отодвигая  свой  альбом
подальше от Сторми. – У нас с тобой разные стили.
Сторми щурится.
Я  подбегаю  к  колонкам  и  увеличиваю  звук,  чтобы  разрядить
обстановку. Пританцовывая, Сторми подходит ко мне и поет:
– Джонни – ангел, Джонни – ангел, Джонни, ты мой ангел…
Мы наклоняем головы друг к другу и продолжаем хором:
– Я мечтаю о нас с тобой и том, что между нами будет.
Когда Алисия уходит в туалет, Сторми говорит:
– Какая же она зануда, фу!
– Вовсе она не зануда, – защищаю я ее.
Сторми направляет на меня палец с ярко-розовым маникюром.
– Не смей любить ее больше меня только потому, что вы обе азиатки.
Проведя  какое-то  время  в  доме  престарелых,  я  привыкла  к  слегка
расистским комментариям пенсионеров. Сторми хотя бы больше не говорит
о нас как о людях «восточной внешности».
– Вы мне одинаково нравитесь, – уверяю ее я.
– Не бывает такого! – Она шмыгает носом. – Никто никому не может
нравиться абсолютно одинаково.
– Разве своих детей вы любите не одинаково сильно?
– Конечно, нет!
– Я думала, у родителей нет любимчиков.
– Разумеется, есть. Я больше всех люблю младшего, Кента, потому что
он маменькин сынок. Он навещает меня каждое воскресенье.
Я не хочу в это верить и говорю:
– Ну, не знаю. По-моему, у моих родителей не было любимчиков.
Я говорю так, потому что считаю, что это правильно. Но так ли это на
самом деле? Если бы кто-то приставил пистолет к моей голове и приказал
выбирать, кого бы я назвала папиной любимицей? Наверное, Марго. Они с
ним  очень  похожи.  Она  искренне  любит  документальные  фильмы  и
наблюдение  за  птицами,  как  и  папа.  Китти  –  младшая,  что  автоматически

дает ей преимущество. Но как же я, средняя из сестер Сонг? Может, я была
маминой любимицей? Хотела бы я знать наверняка. Я бы спросила папу, но
вряд ли он скажет правду. Надо выяснить у Марго.
Я бы ни за что не смогла выбрать между Марго и Китти. Но если бы, к
примеру,  они  обе  тонули,  а  я  могла  бы  бросить  только  один  спасательный
жилет, то я бы выбрала Китти. Иначе Марго никогда бы меня не простила.
Забота о Китти – наша общая обязанность.
Мысль о том, что я могу потерять Китти, вводит меня в задумчивое и
заботливое  настроение,  поэтому  вечером,  после  того  как  она  засыпает,  я
пеку  ей  целый  поднос  сникердудлей,  ее  любимого  печенья.  У  меня  всегда
есть  в  запасе  пакет  готового  теста,  замороженного  идеальными
цилиндрическими  кусочками,  чтобы,  если  кому-то  из  нас  захочется
печенья,  мы  смогли  бы  получить  его  ровно  через  двадцать  минут.  Китти
ждет приятный сюрприз, когда завтра она откроет свой пакет с ланчем.
Джейми  я  тоже  даю  немного  печенья.  Я  знаю,  что  не  должна  его
баловать,  но  он  смотрит  на  меня  такими  печальными  щенячьими  глазами,
что я не могу устоять.

14
–  О  чем  ты  замечталась?  –  Питер  бьет  меня  ложкой  по  лбу,  чтобы
привлечь  внимание.  Мы  зашли  после  школы  в  Старбакс  и  делаем
домашнюю работу.
Я  высыпаю  два  пакетика  нерафинированного  сахара  в  пластиковый
стаканчик  и  размешиваю  его  соломинкой.  Я  делаю  большой  глоток,  и
гранулы сахара приятно хрустят на зубах.
–  Я  думала,  как  было  бы  круто,  если  бы  в  нашем  возрасте  мы
влюблялись, как в пятидесятых годах.
Я тут же жалею, что сказала «влюблялись», потому что Питер никогда
не говорил, что влюблен в меня. Но слишком поздно, слова уже слетели с
губ, так что я продолжаю говорить и надеюсь, что он ничего не заметил.
– В пятидесятых молодежь просто встречалась, и все было так легко.
Сегодня  Барт  мог  свозить  тебя  в  кино  под  открытым  небом,  а  завтра  Уолт
сопровождал тебя на сок-хоп или еще куда-нибудь.
– Что это еще за сок-хоп? – спрашивает Питер озадаченно.
– Это такие танцы босиком, как в «Бриолине».
Питер смотрит на меня с недоумением.
–  Ты  что,  не  смотрел  «Бриолин»?  Его  как  раз  вчера  показывали.
Неважно.  Смысл  в  том,  что  ты  не  становилась  ничьей  девушкой,  пока  не
получала значок.
– Значок? – переспрашивает Питер.
– Да, парень давал девушке значок своего братства, и это означало, что
у  них  все  серьезно.  Ваши  отношения  не  были  официальными,  пока  ты  не
получишь значок.
– Но я не состою в братстве. Я даже не знаю, как выглядят их значки.
– Вот именно, – замечаю я.
–  Погоди,  так  что  ты  хочешь  сказать?  Тебе  нужен  значок  или  не
нужен?
– Я ничего не хочу сказать. Я просто говорю, что в том, как все было
раньше,  было  что-то  клевое.  Ты  так  не  думаешь?  Это  старомодно,  но
очень… – как там Марго всегда говорила? – Постфеминистично.
–  Стой,  так  ты  хочешь  ходить  на  свидания  с  другими  парнями?  –
спрашивает Питер, но не расстроенно, а скорее озадаченно.
–  Нет!  Я  просто…  Это  просто  наблюдение.  Было  бы  здорово  вернуть
непринужденные  свидания.  Есть  в  этом  что-то  милое,  не  так  ли?  Моя

сестра,  например,  жалеет,  что  позволила  их  с  Джошем  отношениям  зайти
так далеко. Ты сам говорил, что тебе не нравилось, как серьезно у вас все
стало  с  Женевьевой.  Если  мы  расстанемся,  я  не  хочу,  чтобы  все
становилось так ужасно, что мы не сможем находиться в одной комнате. Я
хочу оставаться друзьями, несмотря ни на что.
Питер качает головой.
–  У  нас  с  Джен  все  было  сложнее  из-за  того,  какая  она.  С  тобой  все
иначе. Ты… другая.
Я  чувствую,  как  снова  краснею.  Пытаясь  не  выдавать  своего
воодушевления, я спрашиваю:
– В каком смысле другая? – Я знаю, что напрашиваюсь на комплимент,
но мне все равно.
–  С  тобой  легко.  Ты  не  сводишь  меня  с  ума  и  не  выводишь  из  себя.
Ты…  –  Питер  умолкает,  увидев  выражение  моего  лица.  –  Что?  Что  я
сказал?
Я напрягаюсь, тело деревенеет. Ни одна девушка не захочет услышать
того,  что  он  сказал.  Ни  одна.  Девушка  хочет  сводить  парня  с  ума  и
выводить его из себя. Разве не в этом заключается влюбленность?
–  Я  говорил  это  в  хорошем  смысле,  Лара  Джин.  Ты  обиделась?  Не
сердись. – Он устало трет лицо.
Я колеблюсь. Мы с Питером говорим друг другу правду, так повелось
с  самого  начала,  и  я  хочу,  чтобы  так  все  и  оставалось,  с  обеих  сторон.  Но
затем я вижу беспокойство в его глазах, неуверенность, которой раньше за
ним  не  замечала.  Мы  помирились  всего  пару  недель  назад,  и  я  не  хочу
ссориться  снова,  понимая,  что  он  не  хотел  ничего  плохого.  Я  слышу,  как
говорю:
–  Я  не  сержусь.  –  И  с  этими  словами  я  действительно  перестаю
сердиться.
В  конечном  итоге  я  же  сама  боялась,  что  мы  с  Питером  можем  зайти
слишком далеко и слишком быстро. Может, и хорошо, что я не свожу его с
ума и не вывожу из себя.
Тучи  на  его  лице  мгновенно  рассеиваются,  и  он  снова  сияет.  Вот
Питер, которого я знаю. Он делает глоток чая.
–  Видишь,  об  этом  я  и  говорю,  Лара  Джин.  Поэтому  ты  мне  так
нравишься. Ты все понимаешь.
– Спасибо.
– Пожалуйста.

15
Утром перед школой, когда я бегу к своей машине, Джош сбивает лед с
лобового стекла. Папа мою уже почистил, завел двигатель и включил печку.
Судя по машине Джоша, в школу он опоздает.
С  Рождества  мы  почти  не  виделись.  После  всех  случившихся  между
нами  странностей  и  его  разрыва  с  Марго  Джош  превратился  в  призрака.
Теперь он уезжает в школу чуть раньше, а возвращается домой чуть позже.
И он не сказал мне ни слова, когда произошла вся шумиха с видео, хотя в
какой-то  степени  я  этому  рада.  Не  хочу  слышать  никаких  «я  же  тебе
говорил» и «я был прав насчет Питера».
Я  выезжаю  задним  ходом,  и  в  последнюю  секунду  открываю  окно  и
высовываю голову.
– Тебя подвезти?! – кричу я Джошу.
Его глаза удивленно округляются.
– Да. Конечно.
Он бросает скребок для льда в свою машину, берет рюкзак и подбегает
ко мне. Забираясь, он говорит:
– Спасибо, Лара Джин.
Он греет руки на решетке кондиционера.
Мы выезжаем из нашего района. Я еду осторожно, потому что за ночь
все дороги заледенели.
– Ты стала водить гораздо лучше, – замечает Джош.
– Спасибо.
Я  тренировалась,  одна  и  с  Питером.  Иногда  я  все  еще  волнуюсь,  но
каждый раз, садясь за руль, я нервничаю чуть меньше, потому что теперь я
знаю,  что  справлюсь.  Ты  понимаешь,  на  что  способен,  только  когда
продолжаешь это делать.
До школы остается несколько минут, и Джош спрашивает:
– Когда мы снова будем разговаривать? Скажи, чтобы я примерно себе
представлял.
– Мы прямо сейчас разговариваем, разве нет?
–  Ты  понимаешь,  о  чем  я.  То,  что  случилось  между  мной  и  Марго,
касается  только  нас.  Разве  мы  с  тобой  не  можем  быть  друзьями,  как
раньше?
–  Джош,  конечно  же,  мы  с  тобой  всегда  будем  друзьями.  Но  вы  с
Марго расстались меньше месяца назад.

– Нет, мы расстались в августе. Но три недели назад она решила, что
хочет снова быть вместе, а я отказался.
Я вздыхаю.
– Почему ты вообще отказался? Дело только в расстоянии?
Джош тоже вздыхает.
– Отношения – это тяжелый труд. Вот увидишь. Когда вы с Кавински
будете встречаться дольше, ты поймешь, о чем я.
– Господи, ты такой всезнайка! Самый большой всезнайка, которого я
встречала, не считая моей сестры.
– Которой из них?
Я чувствую, как во мне зарождается смешок, который я подавляю.
– Обе. Они обе всезнайки.
–  И  еще  кое-что…  –  он  колеблется,  но  потом  продолжает:  –  Я
ошибался насчет Кавински. Судя по тому, как он высказался из-за видео, я
должен признать, что он хороший парень.
– Спасибо, Джоши. Он правда чудесный.
Джош кивает, и между нами воцаряется уютная тишина. Я благодарю
судьбу  за  вчерашнюю  непогоду  и  радуюсь,  что  его  лобовое  стекло  утром
заледенело.

16
На  следующий  день  после  школы  я  сижу  на  скамейке  у  входа  и  жду
Питера,  когда  Женевьева  выходит  из  двойных  дверей,  разговаривая  по
телефону.
– Если ты ей не скажешь, я сама скажу! Клянусь тебе!
Мое сердце замирает. С кем она разговаривает? Не с Питером?
Вслед  за  ней  появляются  ее  подружки,  Эмили  и  Джудит,  и  Джен
быстро вешает трубку.
– Где вас, куриц, носило? – спрашивает она резко.
Те переглядываются.
–  Джен,  расслабься,  –  говорит  Эмили,  и  я  вижу,  что  она  на  грани,
бесится,  но  осторожничает,  чтобы  не  разгневать  подругу  еще  больше.  –  У
нас остается вагон времени на шопинг.
Тут  Женевьева  замечает  меня,  и  ее  недовольное  выражение  исчезает.
Помахав, она восклицает:
– Привет, Лара Джин! Ты ждешь Кавински?
Я  киваю  и  дую  на  пальцы,  чтобы  не  стоять  столбом.  К  тому  же
становится холодно.
–  Он  постоянно  опаздывает.  Передай  ему,  что  я  сегодня  попозже  ему
позвоню, ладно?
Я снова киваю, не подумав, и девчонки уходят, взявшись под руки.
Зачем  я  кивнула?  Что  со  мной  не  так?  Почему  я  никогда  не  могу
придумать хороший ответ? Я все еще ругаю себя, когда появляется Питер.
Он усаживается на скамейку рядом со мной и одной рукой обнимает меня
за плечи. Затем он взъерошивает мне волосы: обычно он таким же образом
приветствует Китти.
– Как дела, Кави?
– Спасибо, что заставил меня ждать на улице в такой холод, – говорю
я, прижимая замерзшие пальцы к его шее.
Питер вскрикивает и отпрыгивает от меня.
– Могла бы подождать внутри.
Тут он прав. К тому же я злюсь не из-за этого.
– Джен просила передать, что позвонит тебе сегодня попозже.
Питер закатывает глаза.
–  Она  любит  мутить  воду.  Не  обращай  на  нее  внимания,  Кави.  Джен
просто ревнует.

Вставая, он протягивает мне руку, которую я неохотно принимаю.
–  Позволь  мне  угостить  тебя  горячим  шоколадом,  чтобы  согреть  твое
бедное замерзшее тело.
– Посмотрим, – отвечаю я.
В машине Питер то и дело на меня поглядывает, проверяя, до сих пор
ли  я  злюсь.  Я  решаю  не  дуться  слишком  долго,  потому  что  это  забирает
слишком  много  энергии.  Я  позволяю  ему  купить  мне  горячий  шоколад  и
даже делюсь с ним, но предупреждаю, что на мои маршмеллоу он может не
рассчитывать.
Тем вечером телефон вибрирует на прикроватном столике, и я заранее
знаю, что это Питер: хочет убедиться, что все хорошо. Я снимаю наушники
и отвечаю.
– Привет.
– Что делаешь? – Он говорит тихо, наверное, уже лежит.
– Домашнее задание. А ты что?
–  Я  ложусь  спать.  Решил  пожелать  тебе  спокойной  ночи.  –  Парень
делает  паузу.  –  Слушай,  а  почему  ты  ни  разу  не  звонила  мне,  чтобы
пожелать спокойной ночи?
– Не знаю. Я об этом не думала. Ты хочешь, чтобы я звонила?
– Ну, ты не обязана. Мне просто интересно, почему не звонила.
– Я думала, тебе не нравятся все эти глупости с «последним звонком».
Помнишь? Ты внес это в контракт. Ты говорил, что Женевьева настаивала,
чтобы она была последней, с кем ты разговариваешь каждый вечер, и тебе
это надоедало.
– Давай не будем о ней говорить, – стонет Питер. – И вообще, почему у
тебя такая хорошая память? Ты все помнишь.
–  Это  мой  дар  и  проклятие.  –  Я  подчеркиваю  абзац  и  пытаюсь
удержать  телефон  плечом,  но  он  постоянно  выскальзывает.  –  Ну,  так  что?
Ты хочешь, чтобы я звонила тебе каждый вечер или нет?
– Ой, да забудь.
– Ой, ладно, – говорю я и чувствую, как он улыбается в трубку.
– Пока.
– Пока.
– Погоди, принесешь мне завтра тот крутой корейский йогурт на обед?
– Скажи «пожалуйста».
– Пожалуйста.
– Скажи «умоляю»!
– Пока.

– Пока-а-а-а.
Я трачу еще два часа, чтобы закончить домашнее задание, но когда той
ночью я засыпаю, я засыпаю с улыбкой.

17
Мне кажется, у папы свидание. Сегодня он сказал, что у него кое-какие
планы,  побрился  и  надел  приличную  рубашку  вместо  одного  из  старых
свитеров.  Он  очень  торопился,  поэтому  я  не  спросила,  с  кем  он
встречается.  Наверное,  с  кем-то  из  больницы.  У  папы  не  очень  широкий
круг  общения.  Он  застенчивый.  С  кем  бы  он  ни  встречался,  это  чудесная
новость.
Как  только  папа  уходит,  я  поворачиваюсь  к  Китти:  она  лежит  на
диване,  смотрит  телевизор  и  слизывает  оболочку  с  кислых  мармеладок.
Джейми спит рядом с ней.
– Китти, думаешь, у папы…
– Свидание? Еще бы!
– И ты не возражаешь?
–  Нет,  конечно.  Хотя  я  бы  предпочла,  чтобы  он  встречался  с  кем-то,
кого я уже знаю и кто мне нравится.
– А что, если он снова женится? Ты не будешь против?
– Вовсе нет. Ведь тогда ты наконец сможешь перестать делать это лицо
обеспокоенной старшей сестры.
Я  пытаюсь  не  делать  никакого  лица,  превратившись  в  лист  белой
бумаги, и невозмутимо спрашиваю:
– То есть ничего, если папа снова женится?
–  Это  всего  лишь  свидание,  Лара  Джин.  Никто  не  женится  после
одного-единственного свидания.
– Да, но одним свиданием дело может не ограничиться.
На  лице  Китти  появляется  вспышка  беспокойства,  но  потом  она
говорит:
– Поживем – увидим. Паниковать еще рано.
Я,  конечно,  не  паникую.  Мне  просто  любопытно.  Когда  я  сказала
бабушке, что не возражаю, если папа будет с кем-то встречаться, я говорила
серьезно.  Но  я  должна  удостовериться,  что  эта  женщина  будет  его
достойна, кем бы она ни была. Я меняю тему.
– Что ты хочешь получить на день рождения? – спрашиваю я Китти.
– Я составляю список, – отвечает она. – Новый ошейник для Джейми.
Кожаный. С шипами. И беговую дорожку.
– Беговую дорожку?
– Да, я хочу научить Джейми по ней ходить.

–  Сомневаюсь,  что  папа  согласится  на  беговую  дорожку,  Китти.  Она
дорогая и к тому же куда нам ее ставить?
–  Ну,  хорошо.  Беговую  дорожку  вычеркну.  Еще  я  хочу  очки  ночного
видения.
– Нужно показать твой список Марго.
–  Что  бы  у  нее  такого  попросить,  что  есть  только  в  Шотландии?  –
спрашивает Китти.
–  Настоящее  шотландское  печенье.  Клетчатый  килт.  Что  еще…  мячи
для гольфа. Какую-нибудь атрибутику с лохнесским чудовищем.
– Что такое атрибутика?
–  Плюшевое  лохнесское  чудовище.  Футболка  с  лохнесским
чудовищем. Может, светящийся в темноте постер.
– Ну-ка, стой! Это хорошая идея. Добавлю его в список.
После  того  как  Китти  идет  спать,  я  прибираюсь  на  кухне,  даже
оттираю  плиту  специальной  губкой  и  навожу  порядок  в  холодильнике,
чтобы  ничто  не  мешало  устроить  папе  допрос  с  пристрастием,  как  только
он вернется домой. Я пересыпаю муку в банку, когда папа входит в дверь.
Как ни в чем не бывало я спрашиваю:
– Ну, как прошло свидание?
Он непонимающе хмурится.
–  Свидание?  Я  ходил  на  концерт  симфонического  оркестра  со  своей
коллегой,  Маржори.  Ее  муж  подхватил  грипп,  и  она  не  хотела,  чтобы
билеты пропали.
– О… – я разочарованно выдыхаю.
Напевая, папа наливает стакан воды и говорит:
– Надо чаще ходить в консерваторию. Тебе это интересно, Лара Джин?
– Эмм… может быть, – отвечаю я.
Я готовлю себе порцию сникердудлей, бегу в комнату и сажусь за стол.
Хрустя  печеньем,  я  включаю  компьютер,  ввожу  в  поиск  «свидания  для
отцов» и сразу же нахожу сайт знакомств для одиноких родителей.
Я  начинаю  заполнять  анкету.  Первым  делом  нужна  фотография.  В
папках  моего  компьютера  я  ищу  снимки,  на  которых  есть  папа.
Индивидуальных  фотографий  совсем  мало.  В  итоге  я  выбираю  две  и
помечаю  их.  Первый  снимок  был  сделан  прошлым  летом  на  пляже,  папа
там стоит в полный рост, как и советуют на сайте. Вторая фотка – с этого
Рождества,  папа  в  скандинавском  свитере,  который  мы  ему  подарили.  Он
режет  жареного  цыпленка  и  выглядит  очень  по-отцовски,  прямо  как  из
рекламы  кофе,  но  при  этом  не  искусственно.  В  тусклом  свете  столовой

почти  не  видно  его  морщин,  только  небольшие  складки  в  уголках  глаз.
Глядя  на  них,  я  вспоминаю,  что  нужно  заставлять  его  каждый  день
пользоваться  солнцезащитным  кремом.  Мужской  набор  по  уходу  за  кожей
может  быть  неплохим  подарком  ко  Дню  отца.  Я  делаю  пометку  в
«напоминаниях».
Папе  сейчас  сорок  с  небольшим.  Он  еще  достаточно  молод,  чтобы  с
кем-нибудь познакомиться и влюбиться, а может, и не один, а даже два или
три раза.

18
Когда  родилась  Китти,  я  сказала,  что  она  больше  похожа  на  котенка,
чем  на  Кэтрин,  и  это  прозвище  к  ней  прилипло.  Как  только  мы  вернулись
домой из роддома, где навещали их с мамой, мы с Марго, чтобы скоротать
время, решили нарисовать плакат «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, КОТЕНОК». Мы
достали  все  краски  и  материалы  для  творчества,  и  бабушка  была
недовольна,  потому  что  мы  устроили  на  кухне  ужасный  бардак:  по  всему
полу  остались  следы  краски  и  отпечатки  рук.  У  нас  есть  фотография,  где
мама, вернувшись домой, стоит под этим плакатом с Китти на руках: у нее
уставшие, но горящие глаза. Она счастлива.
Теперь у нас традиция – вешать плакат Китти на дверь, чтобы это было
первое, что она увидит, когда проснется. Я встаю очень рано и осторожно
вешаю плакат, стараясь не загнуть и не порвать края. На завтрак я готовлю
ей  омлет  с  мюнстерским  сыром.  Кетчупом  я  рисую  кошачью  мордочку  и
обвожу  ее  сердечком.  У  нас  есть  «праздничный  ящик»,  в  котором  лежат
свечи для торта, бумажные колпаки, скатерти и запасные поздравительные
открытки.  Я  достаю  оттуда  колпаки  и  надеваю  один  себе  на  голову,
небрежно  сдвинув  его  набок.  Рядом  с  тарелками  Китти  и  папы  я  также
кладу по колпаку и еще один надеваю на Джейми Фокс-Пикла. Ему это не
нравится,  но  мне  удается  сделать  фотографию,  прежде  чем  он  его
сбрасывает.
Папа приготовил Китти ее любимый школьный обед: большой сэндвич
с сыром, чипсы и кекс «Красный бархат» с глазурью из творожного крема.
Китти  приходит  в  восторг  от  убранства  стола  и  кошачьей  мордочки  у
нее на омлете. Она хлопает в ладоши и смеется, как гиена, когда резинка на
папином  колпаке  лопается  и  колпак  слетает  с  его  головы.  Серьезно,  нет  в
этот момент более счастливой именинницы, чем наша Китти.
– Можно мне надеть твой свитер с ромашками? – спрашивает она меня
с набитым омлетом ртом.
Я смотрю на часы.
– Сейчас принесу, только ешь быстрее.
Он будет здесь с минуты на минуту.
Пора  выходить.  Мы  обуваемся,  целуем  папу  на  прощание  и
выскакиваем  из  двери.  На  улице  нас  ждет  Питер,  облокотившись  на  свою
машину, с букетом розовых гвоздик, завернутых в пленку.
– С днем рождения, малышка! – говорит он.

– Это мне? – Китти выпучивает глаза.
– А кому же еще? – смеется Питер. – Скорее садись в машину.
Китти поворачивается ко мне, ее глаза горят, улыбка до ушей. Я тоже
улыбаюсь.
– Ты поедешь, Лара Джин?
Я качаю головой.
– Нет, здесь только одно место.
–  Сегодня  ты  моя  единственная,  –  говорит  Питер,  и  Китти  бежит  к
нему  и  выхватывает  букет  из  его  рук.  Он  галантно  открывает  перед  ней
дверцу. Захлопнув ее, он поворачивается ко мне и подмигивает.
– Не ревнуй, Кави!
Мне никогда он не нравился сильнее, чем в этот момент.

жүктеу/скачать 1,14 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: