Сборник научных трудов

 

202 

А.П. Ярков 

Россия, Тюмень, государственный университет 

О ПРОБЛЕМЕ ГОРОДКОВ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В КОНТЕКСТЕ 

РЕКОНСТРУКЦИИ ИХ МЕСТА В ЖИЗНИ СРЕДНЕВЕКОВОГО СОЦИУМА 

Вопрос  о  взаимосвязи  урбанизма  и  ислама  поднимался  А.Х.  Хасановым  применительно  к  По-

волжью, но побудил рассмотреть проблему сибирских городков (юрт, тура / тора / тара, кала) как слож-

ных  социальных  организмов,  отвечающих  естественно-географическим  особенностям  и  потребностям 

общества в самоорганизации, имеющих различную типологию и локальные модификации.  

При  этом  важно  принять  во  внимание,  что  между  размерами  сибирских  поселений  и  самосоз-

нанием населения как «горожан» нет прямой связи. Более того, Г.Ф. Миллер замечал, что деление сиби-

ряков  на  кочевых  и  оседлых  условно [23, с. 128]. В  этой  связи  отметим  невозможность  охаракте-

ризовать, как городской, быт сибиряков периода Средневековья (и даже после присоединения к России) 

исходя из того, что: «В доиндустриальных обществах быт и производство нераздельно связаны друг с 

другом,  для  описания  жизнедеятельности  людей  в  таких  обществах  правомерно  использовать  более 

широкую категорию – «уклад жизни». Одним из основных отличий городского быта от жизни людей в 

традиционно-аграрном  обществе  является  четкое  разделение  в  пространстве  и  времени  производ-

ственной и внепроизводственной сфер» [10, с. 282]. Дело в том, что в силу уклада хозяйства такого раз-

деления здесь не было в Средневековье, а перенесение европейских понятий город и городской быт на 

сибирское «поле» выводит за его рамки и население ХIХ в. в Ялуторовске, Таре, Кузнецке и др. 

Среди  местных  тюрков  в  Средневековье  часто  фигурировало  расширенное  понятие  Иске  юрт 

(сиб.-татар.), что  означало  старый  народ / улус,  а  также  часть  деревни  и  первородную  почву.  Лексема 

юрт, соответственно, может трактоваться и как постоянное поселение, и как мобильное, что отражает 

нестабильность  систем  расселения  и  даже  сакрализации  родного  пространства.  Во  многом  это  объяс-

няется тем, что земля не имела для кочевника-скотовода и промысловика того сакрального наполнения, 

каким  обладала  для  земледельца.  Лишь  по  мере  оседания  (достаточно  позднего  по  сравнению  с 

Поволжьем  и  Бухарой)  земля  и  поселения  на  ней  обретали  иное  мифонаполнение,  иногда  заимство-

ванное  и  труднообъяснимое.  Так,  неофициальное  название  основанных  в 1685 г.  ю.  Чечкинских – 

Тархан-Кала (от араб. 

ةعلق 

/ qal‛a – крепость, крепостная стена) [2, с. 83], хотя никаких стен у поселения 

никогда не было.  

Можно  полагать,  что  условия  появления  подобных  поселений  на  Руси,  в  Поволжье,  Западной 

Сибири  или  Центральной  Азии  имели  разную  историю  и  природу:  если  для  одних  было  характерно 

наличие более развитого ядра (центра) и тесно связанной с нею периферии (защитная функция), то для 

других – это  иерархическая  система  оседлых  поселений  как  главных  центров  сбора  податей,  а  для 

третьих – инноваций.  Естественно  возникают  вопросы:  были  ли  в  Сибири  города  до  появления 

русских

1

, а если да, то способствовал ли ислам урбанизации, как это происходило в Центральной Азии, 

Крыму  и  Волжской  Булгарии?  Возможно  ли  рассматривать  «историю  возникновения  и  развития 

поселений как целостный однолинейный процесс» [5, с. 185]? 

Существует множество подходов к вопросу о периодизации общества, но еще Платон в V–VI вв. 

до н. э. обозначил линейную схему его развития: пастухи → крестьяне → горожане, достаточно прочно 

осевшую  в  сознании  ученых.  Исторический  материализм  определял  основанием  для  периодизации 

уровень  развития  производительных  сил,  хотя  такое  деление,  по  мнению  Л.Е.  Гринина,  больше  учи-

тывало производственные отношения и формы собственности на средства производства [8, с. 7]. Зару-

бежная  теория  урбанизма,  как  и  марксистско-ленинская  концепция,  считала  отделение  ремесла  и 

торговли  от  сельского  хозяйства  базисом  в  рождении  городов,  отличительных  также  стабильностью, 

высокой численностью и плотностью населения, живущего по иным нормам и правилам, признающим 

права личности и собственности.  

Не  отрицая  этих  причин  для  Западной  Европы,  нельзя  механически  их  переносить  на  средне-

вековую  Западную  Сибирь.  Здесь  вообще  не  было  жесткого  деления  на  горожан  и  негорожан,  хотя 

известно определение «туралы / туралинцы» [11, с. 9–10], но те занимались сельским хозяйством (в т.ч. 

отгонным скотоводством); торговля была слаба, а местных купцов, как способной к самоорганизации и 

инновациям элиты здесь было мало; потребности в изделиях удовлетворялись домашними промыслами; 

проблемы нехватки земельных площадей вообще не существовало. В результате появлялись различные 

системы  хозяйства,  обеспечивающие  базовые  потребности  всех,  т.е.  создавая  социум,  объединенный 

для решения актуальной задачи на конкретном этапе развития. Поэтому не факт, что решив эту задачу, 

                                                 

1

 Согласно городовым летописям освоение Сибири началось даже не с похода Ермака, а с построения 

первых русских городов [18, с. 96]. 

 

203

создав оседлое поселение (городок), социум брал на себя ответственность за его функционирование в 

будущем – линейная система развития давала сбои.  

Ставим  под  сомнение  точку  зрения,  что  появление  городков  и  становление  самостоятельной 

государственности  т.  н.  раннефеодального  типа  обязательно  вызывают  соответствующие  перемены  в 

идеологической надстройке общества, ибо жесткой привязки быть не может. Тем более, что природа и 

генезис здешних поселений весьма отличается от западно-европейских, восточно-славянских и поволж-

ско-тюркских, в основе которых лежали политические и охранительные задачи подчинения простран-

ства  и  торгово-ремесленные  функции,  а  сами  идеи  об  их  возникновении  возникают  в  определенной 

социальной и демографической ситуации, когда организация общества становится настолько сложной, 

что  дальнейшая  его  жизнедеятельность  без  координирующих  центров  оказывается  невозможной [21, 

с. 58]. Это отражено в мифологических представлениях сибиряков по отношению к первородной почве 

и точно соотносится с синергетической моделью понимания исторических процессов в крае, но опро-

вергает мнение, что «урбанизация Сибири … начинается с нуля», исходя из того, что до прихода рус-

ских не знала таких форм поселений как города [19, с. 44].  

В  подтверждение  приведем  свидетельство  Тамими  ибн  Бахра  ал-Муттаваи,  видевшего  в  конце 

VIII в. (или начале IХ в.) «следы древнего города» на Юго-Западном Алтае, а о «городе царя кимаков» в 

верховьях Иртыша сказал: «…город большой, укрепленный, а вокруг него хорошо возделываема земля 

и деревни. Город имеет двенадцать железных ворот огромных размеров. В городе много жителей, тес-

нота, много базаров и товаров…» [12, с. 30]. Городки, «лежащие в развалинах», видел путешествующий 

по  краю  Саллам  ат-Тарджуман  в  IХ в., хотя  трудно  поверить,  что  живущие  в 26 днях пути  от  ставки 

хазарского кагана люди говорили с «посланцами эмира верующих» по-арабски и по-персидски. Посе-

ление  «Сибирь»  упоминается  уже  в  «Сокровенном  сказании  монголов» 1240 г. [13, с. 342, 344–348, 

349], но без привязки к какой-либо местности. Можно предположить, что различными средневековыми 

авторами это название могло применяться к разным территориям, что могло быть связано с реалиями 

миграционных процессов тех или иных групп населения региона. Однако в целом «Сибирь и Ибирь», 

несомненно, располагалась в междуречье Иртыша и Тобола [14, с. 30–32]. Оседло живущие пространст-

венно и культурно были открыты кочевому населению, влияя и заимствуя.  

Процессы  урбанизации,  начавшиеся  в  крае,  оказались  частично  прерванными  в  результате  таких 

событий  середины XIV в.  в  улусах  бывшей  Монгольской  империи  как  восстание  в  Китае  против 

монголов, начало эпидемии чумы и Великой замятни в Золотой Орде, что стало причиной прекращения 

функционирования Великого шелкового пути, приведя к угасанию оседлой культуры по его трассе и ее 

ответвлениям.  В  свою  очередь,  оказалось  определенным  препятствием  в  распространении  мировых 

религий. Соответственно, ислам не мог быть ни стимулирующим фактором урбанизации, ни гарантией 

продолжения городской жизни. 

В сочинении ХIV в. «О человецех незнаемых на Восточной Стране и языцех разных», названном 

Д.Н. Анучиным «кратким путеводителем» [3, с. 234–235], упоминается Великий торговый город, кото-

рый Л.Р. Кызласов увязывал с Саяно-Алтайским нагорьем [12, с. 41]. Важно и высказывание Н.К. Вит-

зена / Витсена: «в  Сибири  в  некоторых  местах  можно  увидеть  пришедшие  в  упадок  старые  стены  и 

развалины  бывших  там,  по-видимому,  городов».  По  его  оценке: «в  более  древнее  время  страну  эту 

населяли  народы  более  высокого  развития,  нежели  ныне,  потому  что  теперь  подобных  построек  там 

вовсе не знают». По сведениям, полученным им от русских сибиряков, «народы, когда-то соорудившие 

эти города и постройки, совсем выселились оттуда по направлению к юго-востоку» [7, с. 109]. О том же 

свидетельствовал С.У. Ремезов в «Чертежной книге Сибири».  

Рассматривая  этимологию  тора / тура  следует  обратить  внимание,  что  тура  означает  не  только 

поселение, но и срубленный / рубленый дом, тогда как для каменного дома существовало иное понятие 

– тас тур. Есть и замечание Х.Ч. Алишиной, что это является устаревшим татарским словом, означаю-

щим «языческое мольбище», место жертвоприношений и поклонения «идолам» [1, с. 85], т.е. обладав-

ших сакральным значением. Возможно, эти сакральные места обрастали мифами, становясь центрами 

концентрации  и  лишь  периодического – сезонного  оседания  номадов.  Особую  роль,  конечно,  играли 

оседлые поселения рудокопов и ремесленников на Алтае, но они немногочисленны, а привязка к руд-

никам определяла их характер, как, впрочем, и особенности мифотворения

2

. 

Оседло  живущие  пространственно  и  культурно  открыты  кочевому  скотоводческому  и  промыс-

ловому населению, влияя  и заимствуя. К сожалению, процессы урбанизации, начавшиеся в крае, ока-

зались  прерванными – с 1351 г.,  после  восстания  в  Китае  против  монголов,  Великий  шелковый  путь 

перестал функционировать, приведя к угасанию оседло-поселенческой традиции по трассе и ее ответв-

лениям, что, в свою очередь, оказалось определенным препятствием в распространении мировых рели-

                                                 

2

 Основанная на мифах и предпринятая И.Ю. Усковым датировка ряда поселений Притомья: «В 1426 г. 

основаны с. Тугальское и д. Пяткова, 1500 г. – Черкасова, 1520 г. – Филонова, 1526 г. – Бачатская, Крекова, 

Куртукова,  Пилигина, 1535 г. – Чолухой, 1560 г. – Шандой, 1569 г. – Атаманова, 1576 г. – Казанкова, 

Трифонова, Щелкина и др.» [18, с. 227]. 

 

204 

гий. Соответственно, пришедший с первыми купцами ислам не мог стать ни стимулирующим фактором 

урбанизации,  ни  гарантией  продолжения  городской  жизни.  С  другой  стороны,  есть  отраженный  в 

рукописях (происхождением из Средних веков, но неоднократно позже переписанных и дополненных) 

феномен Карагайских юрт и аула Сала на Среднем Иртыше, которые если не были оплотом суфизма, то 

непременно «центром мусульманского района», оставаясь своего рода резиденцией сибирско-татарских 

и/или сибирско-бухарских ходжей и шейхов, так или иначе связанных с конгрегацией братства Накш-

бандийа на протяжении долгого времени, о чем еще будет идти речь.  

Рождение оседлых поселений – не одномоментный акт, а в кочевом мире легенды вообще не могут 

стать серьезной основой в датировке. Появившиеся как племенные центры шатрово-войлочные городки 

находились  в  центре  притяжения  населения  по  ландшафтным  и  географическим  (рельеф  или 

пересечение  водных  и  сухопутных  трасс)  или  сакрально-культовым  особенностям.  Они  выполняли 

структурообразующие и структуроорганизующие функции: управленческую; охранительную – от набе-

гов врагов; реже – экономическую, обеспечивая выделение непроизводственных специализаций; чаще – 

психологическую и идеологическую, скрепляя различные формы отношений уже и между дальнеродст-

венными  племенами  и  т.д.  Судя  по  «Истории  Сибири»  Г.Ф.  Миллера,  отношениями  противопостав-

ления  связаны  были  в  ХVIII  в.  номинативные  единицы  город  как  обозначение  русского  поселения  и 

городок – поселение  аборигенного  и  коренного  населения  и,  заметим, не  только  «тюрко-монгольских 

народов» [17, с. 127].  

В кочевом мире сезонный или периодический перенос ставки правителя под одним и тем же наз-

вание (Орду, Сибирь) на десятки, сотни, а то и тысячи километров не был связан с представлением о 

конкретном  месте,  а  больше  с  именем  правителя, «по  справедливости»  регулировавшего  отношения 

между подданными, гарантирующего мир с соседями и т.д. Этим и объясняется наличие в легендах и 

сказаниях, даньга и пулах (много реже), имени правителя, чья деятельность осенена именем Аллаха, но 

имеющих «зыбкий» адрес его ставки. В равной степени это применимо к истории Тары / Туры, где Абу-

л-Хайр

3

  удостоил  назначением  на  должность  даруга  вилайета  нескольких  сподвижников  «за  благо-

желательность» [15, с. 96] при его завоевании.  

Легендирование  оседлых  поселений – это  и  свидетельство  имущественного  и  социального  рас-

слоения,  и  накопления  некоего  прибавочного  продукта,  и  признание  иного  уровня  развития  региона, 

ибо из объекта защиты от нападения они превращались в политико-административные, хозяйственно-

торговые  и  культурно-религиозные  центры,  т.о.  ставшие  многофункциональными,  отвечающими  раз-

личным  потребностям  общества.  Эти  функции  свойственны  крупным  (в  масштабах  Сибири  периода 

Средних  веков)  поселениям,  но  сочетание  всех  признаков  не  обязательно.  Не  всегда  внешними  приз-

наками  городка  являлись  ров,  каменные  стены,  каменные  и  земляные  валы  (или  частокол  из  бревен), 

выделенные пространственно: двор феодала и место расселения ремесленников, торговый и культовый 

центр, административно-управленческие и культовые сооружения, хотя сами они располагались обыч-

но  на  нагорных,  возвышенных  берегах  рек,  доминируя  в  пространстве.  Наиболее  удобным  местом 

расположения был высокий мыс, образованный оврагами или ущельями – в Горном Алтае. В долинах 

же  городок  укреплялся  двумя  или  тремя  рядами  рвов  с  валами,  а  по  скату  внутри  рва  и  вокруг  посе-

ления устраивался частокол из бревен с воротами, где через ров перекидывался мост.  

В любом случае размеры площади были невелики – от 500 до 7 000 м

2

,  но  и  это  не  может  быть 

показателем  их  столичности  или  вторичности.  В  городках,  по-видимому,  находились  только  местные 

вожди, их приближенные чиновники (бюрократическая элита), слуги и войска (на которых и держалась 

власть),  но  не  только  наличие  ставки  правителя  определяло  их  статус,  не  всегда  совпадающих  по 

параметрам  с  европейскими,  арабскими,  среднеазиатскими  и  поволжскими  городами  (при  этом 

признаем – уровень урбанизации все же во многом определял уровень централизации власти). Характер 

деятельности  местного  городского  населения  периода  Средневековья  не  совпадает  с  формулировкой 

«стартовых  условий»  в  кочевом  мире,  предложенной  С.А.  Плетневой: «только  на  высшей  стадии  их 

экономического и социального развития – на третьей стадии (полуоседлости)» [16, с. 204–205], хотя бы 

потому,  что  занимавшиеся  собирательством,  охотой  и  рыболовством  жители  не  имели  условий  к 

постоянным  занятиям  земледелием,  а  их  пребывание  «оседлыми»  было  только  сезонным.  При  этом 

следует учитывать, что отчасти предпосылки урбанизации Западной Сибири можно увидеть в городках 

и городищах угорских групп населения, которые вошли в состав сибирских татар. Ряд местных укреп-

ленных поселений домонгольского времени (например, бакальской археологической культуры), несом-

ненно, могли использоваться и в более позднее время в качестве административных, оборонительных и 

ремесленных центров [6, с. 20–28].  

                                                 

3

 Абу-л-Хайр хан (Абулхайр / Абульхайр), заметим, владел не только Западной Сибирью. Б.А. Ахмедов 

писал о подконтрольности «правобережной Волги от Булгара до Дербента», о чем сообщается в сочинениях: 

Хафиз-и Таныш ибн Мирх Мухаммад Бухари «Абдулла-наме» (известно также как «Шараф-наме-йи шахи») 

ХVI в. [20, с. 71]. 

 

205

Одним из показателей городского типа может служить наличие развитых ремесел, но вряд ли были 

люди (кроме Рудного Алтая), занимавшие только ремеслом – слишком мал рынок, а спрос на необхо-

димую  утварь  удовлетворялся  приезжими  купцами  (так  попадали  даже  на  Крайний  Север  изделия  из 

Центральной  Азии)  и  собственными  силами.  О  невысоком  развитии  ремесел  свидетельствует  слабое 

распространение  денежного  эквивалента  товара – находки  серебряных  слитков  и  золотоордынских 

монет  немногочисленны,  собственно  сибирского  чекана  единичны,  а  иные  исследователи  считают  и 

сомнительны [9, с. 264–266]. Заметим,  что  простое  сравнение  географии  находок  монет  с  арабскими 

надписями  сообщает  о  бóльшем  их  количестве  в  Европе,  чем  в  Сибири,  хотя  «безмонетное»  сущест-

вование – не свидетельство «отсталости» местного социума. Тем более, что пушнина долгое время была 

эквивалентом денег, а принятые в регионе в течение двух-трех тысячелетий отношения «обмен вещей – 

обмен идей» (иногда по «цепочке») удовлетворяли людей, живущих здесь, одновременно являясь осно-

вой для более тесных контактов с соседями [22, с. 30]. 

Список литературы 

1. Алишина Х.Ч. Тюмень – столица деревень // Филологический дискурс: Вестник филол. фак-та Тюм. 

ун-та. – Тюмень: Изд-во Тюм. ун-та, 2001. – Вып. 2. – С. 83–90. 

2. Алишина Х.Ч., Ниязова Г.М. Названия селений сибирских татар (на материале Тюменской области). 

– Тюмень: Экспресс, 2004. – 198 с. 

3. Анучин Д.Н. К истории ознакомления с Сибирью до Ермака: Древнее русское сказание «О человецех 

незнаемых в восточной стране» // Древности: Труды Московского археологического общества. – М., 1890. – 

Т. 14. – С. 227–313. 

4. Ахмедов Б.А. Государство кочевых узбеков. – М.: Наука, 1965. – 182 с. 

5.  Балюк  Н.А.  Формирование  селитебной  системы  Приобья  по  материалам  Самарова  городка // Угры: 

материалы VI сиб. симп. «Культурное наследие народов Западной Сибири». – Тобольск: Изд-е Тобол. ист.-

арх. музея-заповедника, 2003. – С. 185–196. 

6. Белич И.В. Цымги-Тура. К вопросу о происхождении и значение раннего имени г. Тюмень // Тюрко-

логический сборник 2007–2008: История и культура тюркских народов России и сопредельных стран – М.: 

Вост. лит., 2009. – С. 14–34. 

7. Витсен Н. Путешествие в Московию, 1664–1665: дневник. – СПб.: Симпозиум, 1996. – 272 с. 

8. Гринин Л.Е. Периодизация исторического процесса: автореф. дисс. … канд. филос. н. – М., 1996. – 22 с. 

9.  Ислам  на  краю  света.  История  ислама  в  Западной  Сибири. – Тюмень:  РИФ  «Колесо», 2007. – Т. 1: 

источники и историография. – 418 с. 

10. Историческая энциклопедия Сибири. – Т. 1. – Новосибирск: Историческое наследие Сибири, 2009. – 

715 с. 

11. Катанов Н.Ф. Предания тобольских татар о Кучуме и Ермаке // Ежегодник Тобольского губ. музея. – 

Тобольск, 1896. – Вып. 5. – С. 161–162.  

12.  Кызласов  Л.Р.  Городская  цивилизация  Срединной  и  Северной  Азии.  Исторические  и  археоло-

гические исследования // М.: Вост. лит, 2006. – 360 с.  

13. Левашова В.П. О городищах Сибирского юрта // Сов. археология. – 1950. – Т XIII. – С. 341–351. 

14.  Маслюженко  Д.Н.  Этнополитическая  история  лесостепного  Притоболья  в  средние  века. – Курган: 

Изд-во Курган. ун-та, 2008. – 168 с. 

15. Материалы по истории казахских ханств ХV–ХVIII вв.: (извлечения из персидских и тюркских соч.) 

/ сост.: Ибрагимов С.К., Мингулов Н.Н., Пищулина К.А., Юдин В.П. – Алма-Ата: Наука, 1969. – 633 с. 

16. Плетнева С.А. Города кочевников // От доклассовых обществ к раннеклассовым. – М.: Наука, 1987. 

– С. 198–212. 

17. Рахимбакиев С.З. Наименование территориально-административных единиц и различных поселений 

человека в «Истории Сибири» Г.Ф. Миллера // Сулеймановские чтения: материалы ХII всерос. науч.-практ. 

конф. с междунар. участием. – Тобольск: Изд-во Тобол. пед. ин-та, 2009. – С. 126–127. 

18.  Резун  Д.Я.  Очерки  истории  изучения  сибирского  города  конца  ХVI – первой  половины  ХVIII  в. – 

Новосибирск: Наука, 1982. – 220 с. 

19.  Резун  Д.Я.  Урбанизация  и  история  Сибири  конца  ХVI–ХVIII  вв. // Изв.  Сиб.  отд-ния  АН  СССР. 

Серия: история, филология, философия. – Новосибирск, 1989. – Вып. 3. – С. 44–48. 

20. Усков И.Ю. О времени поставления Верхнетомского острога // Роль государства в хозяйственном и 

социокультурном освоении Азиатской России XVII – начала XX века : сб. материалов регион. науч. конф. – 

Новосибирск : [б. и.], 2007. – С. 44–48. 

21. Халиков А.Х. Ислам и урбанизм в Волжской Булгарии // Биляр – столица домонгольской Булгарии. 

– Казань: Ин-т яз., лит. и истории, 1991. – С. 47–60. 

22.  Шерстова  Л.И.  Тюрки  и  русские  в  Южной  Сибири:  этнополитические  процессы  и  этнокультурная 

динамика ХVII – начала ХХ века. – Новосибирск Изд-во Ин-та археологии и этнографии Сиб. отд-ния РАН, 

2005. – 311 с. 

23.  Элерт  А.Х.  Народы  Сибири  в  трудах  Г.Ф.  Миллера. – Новосибирск:  Изд-во  Ин-та  археологии  и 

этнографии Сиб. отд-ния РАН, 1999. – 240 с. 

 

206 

Проблемы этнографо-археологического  

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: